Признание Молеона повергло дона Энрике в глубокое недоумение.
— Это веская причина, — тихо сказал он. — Но расскажите мне, как вы узнали, что Аисса в Монтеле.
Аженор рассказал во всех подробностях о смерти Хафиза и ранении Аиссы.
— Ну и что вы намерены предпринять? — спросил король.
— У меня есть план, ваша светлость, и, если ваше величество пожелает оказать мне помощь, я через неделю доставлю вам дона Педро, и это так же верно, как только что доставленные вам надежные сведения.
Король призвал коннетабля, которому Аженор слово в слово повторил свой рассказ.
— Я не слишком верю, что столь коварный, столь жестокий монарх даст поймать себя на любви к женщине, — возразил коннетабль, — но я дал сиру де Молеону слово помочь ему в случае необходимости, и я сдержу его.
— Тогда не снимайте с крепости осаду, — попросил Аженор, — прикажите обнести ее рвом, из выкопанной земли возвести укрепление, которое будет служить укрытием не солдатам, а бдительным, опытным командирам.
Я с моим оруженосцем укроюсь в одном известном нам месте, откуда можно слышать каждый шорох в крепости. Дон Педро, увидев сильную армию осаждающих, поверит, что нам известно о его приезде в Монтель, и будет держаться настороже: ведь недоверчивость — это спасение для такого искушенного и опасного человека. Отведите все ваши войска в Толедо, оставив у насыпного вала лишь две тысячи солдат, их вполне достаточно, чтобы держать замок в осаде и отражать вылазки.
Когда дон Педро поверит, что мы несем стражу кое-как, он предпримет попытку выбраться из замка, о чем я дам вам знать.
Едва Аженор успел изложить свой план, сумев привлечь внимание короля, как слуги доложили, что от управителя замка Монтель к коннетаблю прибыл парламентер.
— Приведите его сюда, и пусть он выскажется здесь, — сказал коннетабль.
Парламентером был испанский рыцарь по имени Родриго де Санатриас. Он сообщил коннетаблю, что гарнизон Монтеля с тревогой наблюдает, как у стен замка развертываются крупные воинские силы, и сказал, что триста солдат и один офицер, осажденные в крепости, не желают дальше продолжать борьбу, ибо у них не осталось больше надежды после отъезда и поражения дона Педро…
Услышав эти слова, коннетабль и король посмотрели на Аженора, как бы говоря ему: «Вот видите, в замке его нет».
— Значит, вы намерены сдаться? — спросил коннетабль.
— Да, мессир, но мы, будучи людьми честными, намерены это сделать спустя некоторое время, ибо не хотим, чтобы дон Педро, когда он вернется, обвинил нас, будто мы его предали без сопротивления.
— Но говорят, что король в замке, — заметил дон Энрике.
Испанец улыбнулся.
— Король очень далеко, — ответил он, — и зачем ему приезжать сюда, где людям, вроде нас, обложенным вами со всех сторон, остается лишь один выбор — погибнуть от голода или просить пощады.
Коннетабль и король снова посмотрели на Аженора.
— Чего именно вы просите? — спросил Дюгеклен. — Изложите ваши условия.
— Мы просим десятидневной передышки, чтобы дать дону Педро время придти нам на помощь, — ответил офицер. — По истечении этого срока мы сдадимся.
— Послушайте, вы положительно утверждаете, что дона Педро нет в крепости? — спросил король.
— Я утверждаю это, ваше величество, иначе мы не просили бы у вас разрешения покинуть замок. Ведь если мы выйдем из крепости, вы увидите всех нас, а значит, опознаете короля. Если мы солжем, вы накажете нас. И если вы возьмете в плен короля, то вы, вероятно, не пощадите его?
Последняя фраза была вопросом, на который коннетабль не дал ответа. Энрике де Трастамаре хватило самообладания погасить кровожадный блеск, который зажгло в его глазах предположение о захвате дона Педро.
— Мы предоставляем вам передышку, но никто не должен покидать замок, — сказал коннетабль.
— Но как быть с продовольствием, сеньор? — спросил офицер.
— Мы будем снабжать вас припасами и заходить к вам, но никто из вас не должен покидать замок.
— Но это не совсем обычное перемирие, — смущенно возразил офицер.
— Зачем вам выходить из крепости? Чтобы бежать? — спросил коннетабль. — Но ведь через десять дней мы вам всем даруем жизнь.
— Я согласен и принимаю ваши условия, — ответил офицер. — Ручаетесь ли вы вашим словом, мессир?
— Позволите ли вы, ваша светлость, дать слово? — спросил Бертран у короля Энрике.
— Позволяю, коннетабль.
— Я даю слово, что предоставляю вам десять дней перемирия и гарантирую жизнь всему гарнизону, — объявил Дюгеклен.
— Всему? — спросил офицер.
— Разумеется! — воскликнул Молеон. — Исключений быть не может, поскольку вы сами утверждаете, что дона Педро в крепости нет.
Это восклицание вырвалось у молодого человека вопреки почтению, которое он обязан был оказывать обоим главнокомандующим, но он радовался тому, что напомнил о доне Педро, ибо явная бледность, словно облако, покрыла лицо дона Родриго де Санатриаса.
Парламентер откланялся и удалился.
— Теперь вы убеждены, мой юный упрямец и несчастный любовник? — спросил король, когда дон Родриго ушел.
— Да, сир, я убежден, что дон Педро в Монтеле и что через неделю он будет в ваших руках! — ответил Аженор.
— Ну и ну! — воскликнул король. — Какое упрямство!
— А ведь он не бретонец, — усмехнулся Бертран.
— Господа, дон Педро играет ту же игру, которую хотели разыграть мы, — продолжал Аженор. — Он уверен, что не сможет пробиться силой и пытается прибегнуть к хитрости. Ему удалось убедить вас, что его нет в замке, вы предоставляете перемирие, вы небрежно несете охрану. Так вот, он вырвется! Да, он вырвется, повторяю я, и убежит, но я надеюсь, что мы будем на страже. То, что вам доказывает, будто его нет в Монтеле, мне доказывает, что дон Педро в замке.
Аженор покинул шатер короля и коннетабля с понятным раздражением.
— Мюзарон, найди самую высокую палатку в лагере и водрузи над ней мой флаг, чтобы он был прекрасно виден из замка. Аиссе известен мой флаг, она, видя его, будет знать, что я рядом, и сохранит все свое мужество. А наши враги, видя мой стяг на насыпном валу, пусть думают, что я здесь, и не подозревают, что мы с тобой снова заберемся в пещеру у источника. Пошли, мой бравый Мюзарон, вперед!
XXII
ХИТРОСТЬ ПОБЕЖДЕННОГО
Король Энрике и коннетабль увели войска от Монтеля. Насыпной вал вокруг замка остались охранять всего две тысячи бретонцев под командованием Виллана Заики.
Молеона вдохновляла любовь, и каждое его суждение было совершенно правильным. Он в самом деле говорил так, словно слышал все, что происходило в замке.
Примчавшись в замок после битвы, запыхавшийся, растерянный, взбешенный дон Педро рухнул в комнате Мотриля на ковер и замер неподвижно, безмолвный и недоступный, пытаясь сверхчеловеческим усилием воли удержать в самой глубине сердца гнев и отчаяние, которые клокотали в его душе.
Все его друзья погибли! Его прекрасная армия разбита! Все надежды отомстить и добиться славы уничтожены в один день!
Теперь его ждет бегство, изгнание, нищета? Мелкие, постыдные и бесплодные схватки с врагом? И недостойная смерть на каком-нибудь бесславном поле боя?
Друзей у него больше не осталось! Этот король, который никогда никого не любил, испытывал жесточайшие муки, сомневаясь в любви к нему других людей. Почти все короли путают уважение, которое люди обязаны им оказывать, с любовью, которую они должны были бы внушать людям. Имея первое, они обходятся без второй.
Дон Педро увидел, что в комнату вошел Мотриль, покрытый какими-то бурыми пятнами. Доспехи его были изрешечены, из пробоин текла кровь.
Мавр был мертвенно-бледным. Глаза его горели дикой решительностью. Он уже не был покорным, раболепным сарацином; перед королем стоял гордый и несговорчивый человек, который обратился к дону Педро как к равному.
— Значит, король дон Педро, ты побежден? — спросил он.