Еще один человек слышал вой пса и содрогался от ужаса; им был въехавший в алькасар рыцарь в боевых доспехах, которого видела донья Мария; будучи добрым христианином — правда, не менее суеверным, чем мавр, — он, услышав завывания пса, перекрестился, моля Господа избавить его от дурной встречи.
Но тут рыцаря испугали растерянные слуги, которые разбегались во все стороны, толкая и сбивая друг друга с ног. Не теряя достоинства, рыцарь, сжимая кинжал, стоял, прислонившись к платану, и смотрел, как проносятся мимо эти бледные призраки; наконец он заметил пса, а пес увидел его.
Пес шел прямо на него, ведомый тем чутьем, благодаря которому он безошибочно признал в рыцаре друга своего хозяина.
Аженор оцепенел от ужаса. Эта окровавленная голова, этот пес, похожий на волка, несущего добычу, эта толпа мертвенно-бледных слуг, что бежали, хрипло крича, — все казалось ему одним из тех кошмаров, которые мерещатся больным в лихорадке.
Пес приближался к рыцарю с какой-то горестной радостью и наконец положил к его ногам голову, покрытую пылью; потом задрал морду и завыл так уныло и душераздирающе, как не выл раньше. На мгновение похолодев от страха, Аженор подумал, что сейчас у него разорвется сердце; потом, поняв, что же произошло, он наклонился, расправил прекрасные волосы и увидел спокойные, кроткие, хотя и затянутые уже пеленой смерти, глаза друга. Рот его был как у живого, не искривился, и казалось, что на посиневших губах еще блуждает обычная улыбка дона Фадрике. Аженор опустился на колени, и крупные слезы покатились по его щекам.
Он хотел унести эту голову, чтобы воздать ей последние почести, и лишь тут заметил, что в зубах несчастного великого магистра зажат маленький пергаментный свиток; он разжал зубы кинжалом, развернул его и с жадностью прочел:
«Друг, нас не обманули роковые предчувствия: мой брат
убивает меня. Сообщи об этом королеве Бланке, ей тоже
грозит опасность. Ты хранишь мою тайну, помни обо
мне».
— Да, сеньор мой, — прошептал рыцарь. — Верь мне, я свято исполню твою последнюю волю! Но как мне выбраться отсюда?.. Сам не пойму, как я сюда попал… Голова идет кругом, я ничего больше не соображаю, и рука дрожит так сильно, что кинжал, который я не могу вложить в ножны, сейчас упадет…
Рыцарь, действительно, встал с колен бледный, дрожащий, почти обезумевший и пошел прямо перед собой, натыкаясь на мраморные колонны и вытягивая вперед руки, словно пьяный, который боится разбить себе лоб. Наконец он оказался в великолепном саду, где росли апельсинные, гранатовые деревья и олеандры, а из порфировых чаш, будто водопады серебра, струились потоки воды. Он подбежал к одной из чаш, жадно напился, освежил лицо, окунув лоб в ледяную воду, и попытался сообразить, где он; взгляд его привлек слабый свет, пробивающийся сквозь деревья. Он побежал на этот свет; женщина в белом, склоненная над узорчатой оградой балкона, узнала его, громко вздохнула и прошептала его имя. Аженор поднял голову и увидел протянутые к нему руки.
— Аисса, Аисса, — вскричал он и бросился из сада к балкону мавританки. Девушка с выражением глубокой любви подала ему руки, потом вдруг в испуге отпрянула:
— О Аллах! Француз, ты ранен?
У Аженора руки были в крови; но вместо ответа и излишне долгого объяснения, он одной рукой взял девушку за локоть, а другой показал на пса, бредущего за ним. Увидев это жуткое зрелище, девушка громко вскрикнула; Мотриль, возвращавшийся к себе, услышал ее крик. Он приказал принести факелы; затем раздались шаги Мотриля и его слуг.
— Беги, — закричала девушка, — беги! Если он тебя убьет, я тоже умру: ведь я люблю тебя.
— Аисса, я люблю тебя! — воскликнул рыцарь. — Будь мне верна, и мы встретимся снова!
Потом, прижав девушку к сердцу и поцеловав в губы, он опустил забрало шлема, обнажил длинный меч и, спрыгнув с низкого балкона, бросился бежать, ломая ветки и топча цветы; вскоре он выбрался из сада, пересек двор, выбежал за ворота и, сильно удивившись, что никто даже не пытался его задержать, заметил вдалеке Мюзарона, который твердо сидел в седле, держа в поводу прекрасного черного коня, подаренного доном Фадрике Аженору.
Громкий хрип слышался за спиной рыцаря; Аженор обернулся и сразу понял, почему стражники не слишком рвались отрезать ему путь к отступлению. За ним бежал пес, который не хотел покидать единственного оставшегося у него друга. В это время Мотриль, испуганный криками, поспешил к Аиссе. Он застал бледную девушку у окна; Мотриль хотел ее расспросить, но первые его вопросы она встретила угрюмым молчанием. Наконец мавр понял, что случилось.
— Здесь кто-то был? Отвечайте, Аисса…
— Да, — сказала девушка. — Голова брата короля.
Мотриль посмотрел на Аиссу более внимательно. На ее белом платье отпечаталась окровавленная ладонь.
— У тебя был француз! — вскричал взбешенный Мотриль.
Аисса смерила его гордым взглядом и на сей раз не удостоила ответом.
X
КАКИМ ОБРАЗОМ БАСТАРД ДЕ МОЛЕОН ПРОНИК В ЗАМОК МЕДИНА-СИДОНИЯ
Утром после того жуткого дня, когда первые лучи Солнца озарили вершины Сьерры-де-Арасена, Мотриль, закутанный в свободный белый плащ, прощался с королем доном Педро у подножия парадной лестницы алькасара.
— Я ручаюсь за моего слугу, — сказал мавр, — именно такой человек, государь, может отомстить за вас, у него твердая и быстрая рука. Впрочем, я прослежу за ним. Пока же прикажите разыскать этого француза, сообщника великого магистра, и, если схватите его, будьте безжалостны.
— Хорошо, — сказал дон Педро, — поезжай и возвращайся быстрее.
— Сеньор, для большей скорости моя дочь поедет верхом, а не в носилках, — ответил мавр.
— Почему ты не оставляешь ее в Севилье? — спросил король. — Разве у нее нет здесь дома, прислуги и дуэний?
— Сеньор, я не могу ее оставить. Необходимо, чтобы она повсюду была со мной. Это мое сокровище, и я берегу его.
— Ага, мавр, ты помнишь историю графа Хулиана и прекрасной Флоринды.
— Я не должен ее забывать, — ответил Мотриль, — потому что именно благодаря ей мавры проникли в Испанию, и я, следовательно, обязан ей честью быть министром вашего величества.
— Но ты не говорил мне, что у тебя такая красавица-дочь, — заметил дон Педро.
— Это верно, дочь у меня очень красивая.
— Такая прекрасная, что ты молишься на нее, стоя перед ней на коленях, да?
Мавр притворился, будто его совсем смутили слова короля.
— На коленях?! — воскликнул мавр. — Кто сказал это вашему величеству…
— Никто, я сам видел, — ответил король. — Но она тебе не дочь.
— О, сеньор, надеюсь, вы не думаете, что она моя жена или любовница!
— Так кто же она?
— В свое время король об этом узнает. А пока я отправляюсь исполнять повеления вашего величества.
И, простившись с доном Педро, мавр ушел.
Девушка, закутанная в длинную белую накидку, которая позволяла видеть лишь ее большие черные глаза и изогнутые брови, действительно, входила в свиту мавра, но последний лгал, когда говорил, будто она должна сопровождать его в поездке. В двух льё от Севильи, он свернул с дороги и спрятал Аиссу в надежном месте, во дворце богатой мавританки, которой доверял.
А сам, помчался галопом и, не останавливаясь на отдых, сократил себе путь.