Прежде чем идти к Виктории, Уильям допил успокоительное. Он глубоко сомневался, что в данном случае оно сработает, но для душевного спокойствия все же проглотил оставшуюся во флакончике жидкость.
Руки практически сразу же перестали дрожать, в душе на какое-то время поселился столь желанный покой. Даже мысли и те перестали метаться загнанными волками и приобрели четкость и ясность.
Глубоко вздохнув, Уильям вышел из своей спальни и направился к знакомой двери. Равнодушно отсчитывая шаги, он не думал ни о чем. И такое состояние безмозглой куклы ему нравилось, сильно нравилось. Так было намного проще работать, исполнять волю хозяев.
Подойдя, он постучал, так, как учили: негромко, с почтением, демонстрируя одним стуком свой низкий статус. Открыли не сразу. И Уильям прекрасно понимал почему — Виктории нужно было время, чтобы решиться впустить его к себе.
Но вот она на пороге, красивая, юная, желанная и недоступная. Уильям ощутил, как при одном взгляде на нее начинают предательски дрожать пальцы на руках.
«Отвратительно качество у этого лекарства, такое же, как и его вкус», — подумал он горько.
Он заставил себя согнуть спину в подобающем случаю низком поклоне. В душе мгновенно вспыхнула злость на такое гадкое правило. Почему он должен склоняться перед той, кого любит?!
— Ваше сиятельство, — голос звучал на удивление ровно, не выдавая пылавших в душе чувств, — вы позволите мне войти?
— Входите, — Виктория отступила внутрь комнаты, как показалось Уильяму, не особенно охотно, давая возможность пройти.
Вежливая форма его удивила, но он привычно сделал скидку на то, что раньше Виктория в высшем обществе не вращалась, опыта общения с теми, кто ниже, не имела. Научится еще «тыкать» бастардам.
— Извините, я не успела раздеться, — Виктория говорила немного смущенно и в то же время раздраженно, как будто злилась на саму себя. — Вы не могли бы мне помочь снять платье?
— Конечно, ваше сиятельство, — пальцы задрожали еще сильней.
Помочь ей? Раздеть ее? Только для массажа? Боги, за что?!
Дверь издевательски закрылась, отрезав Уильяма от остального мира, столь жестокого и злобного. Теперь, наедине с Викторией, он ясно ощутил, насколько слабым оказалось действие хваленого успокоительного. Только железная выдержка и привычка подчиняться, выработанные годами упорных тренировок, помогали ему сейчас не сорваться. Иначе он давно прижал бы Викторию к себе и целовал бы, яростно и отчаянно, вкладывая в поцелуй все те боль и горечь, которые ощущал сейчас.
Но нет, он еще держит себя в руках. Он еще способен выполнять приказы, не срываясь. А потому, вместо поцелуев, Уильям послушно снимал платье с Виктории, запрещая расшалившемуся воображению рисовать прелести, не видимые глазу.
Снимал и молился про себя, чтобы Виктория не поняла, насколько сильно он ее хочет, прямо здесь, прямо сейчас.
«Идиот, — думал он устало, пока руки выполняли привычную работу, — ты ей не нужен даже на одну ночь. Она ищет жениха. Ты здесь лишний».
Сердце болело в груди. Пальцы помогали снимать платье. Уильям медленно сгорал в огне желания.
Глава 15
В саду, у самого ручья,
Где плещет на траву струя,
Там, средь густых дерев снуя,
Сбирал я белые цветы.
Звенела песенка моя.
И вдруг - девица, вижу я,
Идет тропинкою одна.
Стройна, бела, то дочь была
Владельца замка и села.
И я подумал, что мила
Ей песня птиц, что в ней мечты
Рождает утренняя мгла…
Маркабрю
Вика не знала, как себя вести. Сейчас, оказавшись с бастардом один на один в закрытом помещении, она чувствовала одновременно смущение и злость. Смущение перед ним и злость на себя. Она внезапно обнаружила, что ее тянет к этому необычному мужчине. Пока — только на физическом уровне. Ей до дрожи в руках и темноты в глазах хотелось ощутить его прикосновения, услышать голос, раствориться в его глазах. Хотелось не только массажа, но и страстного, практически животного секса. Хотелось чувствовать нежность и радоваться ласке. Да много чего хотелось. Слишком много.