Телтай вторично появился в юрте:
— Идемте, джене, вас там зовут…
Батийна отмахнулась:
— Не мешай мне высказаться. Скажи своему брату, чтоб оставил меля в покое. Я зову всех сюда, пусть придут и сами убедятся: я не задумаюсь при людях плюнуть прямо в лицо волостному, который разводит сплетни, чернит мою честь. Пусть попробует доказать мою вину, и я понесу любое наказание. Ступай зови брата!
Полог вновь открылся, кто-то, склонившись, нырнул в юрту, звякнули украшения кос. Турумтай осторожно положила руку Батийне на плечо, не громко, но властно произнесла:
— Идем, Батийна. Что ты здесь забыла? Деверь тебя зовет.
Эти слова старшей невестки для Батийны означали: «Почему ты не считаешься со старшими? Худо тебе будет, если сейчас же не покинешь юрту!»
Приход надменной Турумтай подсек волю Батийны. Нет ни одного человека, который вступился бы за нее.
Батийна пошла вслед за Турумтай.
Кыдырбай, в обуявшем его страхе, не только не обрадовался тому, что его невестка чиста, как слеза, а, напротив, разозлился на нее: чересчур, мол, вольно схватилась с начальством и всенародно оскорбила самого болуша. Он насупился, расхаживая около юрты с испуганным лицом и затравленными глазами. Во дворе было полно народу — и дети, и взрослые. Когда Батийна подошла ближе, раздались упреки:
— Батийна, ты что наделала? А вдруг волостной разгневается на всех нас? Беды не оберешься…
— И как тебе не стыдно заходить в юрту, где сидят знатные гости? Хоть бы чуточку постеснялась…
Батийна сразу же догадалась, зачем её вызвали. Окинув собравшихся отрешенным взглядом, она безмолвно прошла в свою юрту.
Появление Батийны для болуша было так же неожиданно, как дождь в ясный день. У Маралбая, который стремился проучить как следует «языкастую молодку», дольше не хватило бы духу смотреть ей в глаза. Правда, Батийне не удалось всенародно доказать свою невиновность, но многие раскусили сплетни болуша и желание его напрасно опозорить женщину.
Сразу же, как Батийна вышла, Маралбай вскочил и властно приказал:
— Давайте сюда коней! Нечего нам здесь делать! Что задумал Кыдырбай? Почему позволил кусать нас какой-то своей шлюхе?
Вслед за болушем повскакали с мест и остальные. Подобострастно заглядывая в глаза волостному, старательно стряхивая невидимые соринки на дорогих халатах, поддакивали наперебой:
— Болуш-аке, правильно вы поступили, что не обратили внимания на эту блудливую сучку.
— Конечно, когда собака лает, с ней лучше не связывайся. Поехали.
Именитые гости друг за дружкой высыпали на улицу, у всех были обиженно-сердитые лица.
Кыдырбай совершенно растерялся. Дрожь била его по всему телу, мелко тряслась и бородка. Повесив себе на шею камчу в знак признания своей оплошности и вины, он потянулся за поводом коня волостного, склонил голову на колено, умоляя не уезжать, побыть гостем.
— Если мы чем-то неждано-негаданно провинились перед вами, то простите нас, болуш-аке. Вздорная женщина могла наговорить все, что ей взбрело в голову. Не обижайтесь, примите в знак извинения лучшего скакуна. Я готов нести за этот случай сразу девять повинностей. Если надо, убейте меня. Но побудьте гостем, дайте мне повод вашего коня, — с жаром увещевал Кыдырбай разобиженного болуша.
Неразлучные спутники Маралбая, всегда искавшие случая поживиться на чужой счет, зашумели:
— Раз уж сам Кыдырбай-аке просит, что ж, надо сойти с копей, болуш.
Кыдырбай приказал в честь гостей забить трехлетнюю лошадь и сам, чтобы смягчить свою вину, прислуживал волостному. Обойдись все мирно, прислуживали бы младшие братья, а он сидел бы с гостями.
Когда болуш и его джигиты всласть насытились, Кыдырбай дополнительно признал девять повинностей, точнее, обязался отблагодарить волостного еще по девять голов овец и коней.
Едва Маралбай Белый Лоб, окинув свиту самодовольным взглядом, тронул коня в обратный путь, из соседней юрты послышались хлесткие удары камчи и чей-то хрипловатый окрик:
— Ах ты потаскуха!..
Раздавался горький голос Батийны:
— За какую провинность ты бьешь меня, медведь?
А муж, накрутив на толстую руку косы жены, еще яростнее стегал: зып-зып! зып-зып!
Те, кто удивлялся решимости Батийны, смело и открыто выступившей против волостного, с затаенным сожалением толковали меж собой.
— Эх, встреться этой молодайке на ее жизненном пути подходящий человек, наверное, была бы она современной Каныкей!