Иногда Батийна седлала свою покорную кобылку, легко вскакивала в киргизское седло без подстилки, вешала плетку на кисть руки и, как молодой джигит, ехала осматривать скот. Но это она делала для вида. А хотелось ей послушать, о чем на пригорках толкуют сведущие люди, какие ходят вокруг слухи. Люди чувствовали себя свободно, раз нет «чужих ушей», говорили открыто, не таясь:
— Волостные нынче пошли очень строгие. Раньше говорили: «Давайте ради аллаха и всемогущего царя». Теперь приезжают и прямо требуют: «Отдавайте» — и никаких!.. То ли царь им приказал, то ли кругом прибавилось жадных прихлебателей и сборщиков податей… Одним словом, туго приходится. Обирают со всех сторон, кто только может. Налоги за налогами, поборы за поборами. Говорят, скоро наших джигитов возьмут в солдаты. В народе говорили, что белый царь сотню лет не тронет киргизов, не будет касаться их земель и скота, не возьмет их детей в солдаты. Где оно, это обещание? Значит, все сплошное вранье? Прислали сюда каких-то казаков, и строят они большие аилы возле зеленых лугов, на обширных равнинах, вдоль рек и озер. Попробуй один проехать по улицам их городов! Крикливые малыши мигом собьют камнем с головы твой тебетей. А жирный бай вовсе не запрещает им так баловаться. Поглаживая широкую, как щит, бороду, громко хохочет и кричит еще: «Айда, шайтан, дальше езжай». Можно ли терпеть столь оскорбительное унижение!..
В тот день Батийна немного задержалась на дальних пастбищах. Чтобы засветло добраться домой, она дала волю серой кобылке, и та понесла ее во весь опор по холмам карасазцев. Кобылка разгорячилась, шея пропотела, — лошадь входила в азарт скачки. Земля гудела, из-под копыт во все стороны летел мягкий чернозем.
Вдруг кобылка, будто увидела волка, отпрянула в сторону.
Из-за холма показалась громадная вязанка хворосту. Ее-то испугалась кобылка. Во все стороны торчали причудливые переплетения корней сгнивших деревьев, веток и сучьев. Вязанка вроде бы двигалась своим ходом, не было видно, кто, собственно, ее тащит.
Кобылица, фыркая и мотая головой, косила глазом на копну, не двигаясь с места.
Вязанка еще шевельнулась и осела. Под ней показалась совсем молодая женщина. Она поправляла подстилку на плечах, чтобы веревка не так впивалась в тело.
Батийна с нескрываемым удивлением подъехала ближе:
— Эй, милая, кто ты такая?
Вытирая рукавом вспотевшее лицо, женщина приветливо улыбнулась и тоже спросила:
— А что вы так испугались, эже?
— Как тут не испугаться? Такой ворох дров разве большому волу под силу…
Молодая женщина, краснея от стыда, поспешно укрыла колени разодранным подолом ситцевого платья.
— Ой, эжеке! Приходится. Что поделаешь?
— А с какого ты аила, милая? И далеко ли тебе еще нести этот груз? Как тебя зовут?
«Зачем тебе мое имя?» — вопросительным был тусклый взгляд женщины.
— Зовут меня Зуракан, эже.
…Помните батрака Дубану, оклеветанного байбиче Букен в юрте Серкебая, Дубану, в смятении и страхе покинувшего аил? Никто с тех пор точно не знал, жив ли этот батрак-табунщик или где-то сложил голову.
Как-то прошел слух, что в местечке Кубакы волки задрали человека. Спасаясь от хищников, он бросился вроде бы в речку, и его обезображенный труп найден где-то на острове… Родственники и близкие решили, что это и есть Дубана, оплакали его, но никто не выехал, чтобы найти останки табунщика и убедиться, действительно он ли это.
Серкебай, считая себя смертельно оскорбленным человеком, одежда которого оказалась у ног его молоденькой ненаглядной красавицы Гульбюбю, слышать не желал имени батрака. Виданное ли дело, собственный табунщик запятнал его, Серкебая, честь. Букен, жена Серкебая, заварившая из ревности эту скандальную историю, после исчезновения Дубаны и побега ненавистной соперницы Гульбюбю старалась и дальше разжигать ярость мужа.
— Смотри, как они хитро задумали, — злорадствовала она. — Один вроде от стыда убежал, другая вроде от позора ушла, а сами, наверное, где-то встретились да живут теперь вместе, нечестивцы и плуты. Отец детей, как это ты мог проглядеть? Ведь ты всегда отличался острым глазом, чутким ухом и ясным умом! И в какой роковой день ты встретился с хитрой лисой? Она показала тебе пушистый хвост и была такова. И с кем удрала? С несчастным, грязным табунщиком Дубаной! — Букен, с опухшими от притворных слез глазами, небрежно махнув рукой в сторону полога юрты, прочитала заклинание. — Тьфу-тьфу, нечестивцы. Чтоб духу вашего тут не было! Да исчезнут все мои недуги, и все несчастья и все напасти нашего скота исчезнут вместе с вами, отвратные беглецы, погибель на вас!