Турумтай терялась в догадках. А Батийна не то плакала, не то смеялась.
Перепуганная Турумтай позвала Маты-эне. Старуха долго сутулилась у изголовья Батийны. Усохшими пальцами щупала пульс, гладила больную по голове, беспомощно бормотала:
— О создатель наш! Кромешную ночь ты обрушил на головы бесприютных людей! За что наслал болезни на них?
Не открывая глаз, Батийна бредила:
— Ой, миленькие, смотрите, смотрите на них. Все девять сели на камешки на берегу реки и купаются в воде, чистят перышки. Эй-эй, Зуракан, скорее идите сюда! Я здесь! Не видишь, что ли? Уже и кони готовы. Скорее надо ехать. Сколько вас можно ждать? Я вся истомилась.
Старая Маты-эне будто о чем-то догадалась. И в утешение больной тихим ровным голосом рассказала сказку:
— Правду говорит наша Батийна. Я тоже вижу. Турумтай, посмотри и ты. Вон видишь, какой большой сад. А рядом звонкий родник песню поет, по пригоркам желтый лютик цветет. На ветках там девять красивых птиц. Прихорашиваются, чистят крылышки и сверкают на солнце. Выводок из одного гнезда. Вот они поднялись… Полетят они за черные горы, на нашу киргизскую землю. Вижу я и наши стойбища. Они в зеленой траве и в разноцветье. Смотрите, у выхода из ущелья, на берегу реки, стоит красивый город. Собираются люди, наверное, на сход какой-то… А может, там готовится большой праздник и пир на весь мир? Тогда позовут и нас. Да, да, я вижу, сюда скачут два всадника. Одна, кажется, женщина в красном цветастом платье. Платье ее ветер раздувает во все стороны. Кажется, это и есть Зуракан, которую только что звала Батийна. Точно, так и есть. Она ведет лошадь. Наверно, для Батийны. Сейчас начнутся игры… Джигиты устроют козлодрание. Жених увезет свою невесту в аил. Вон едут за нами. Сейчас и нам ехать» Мой свет, Батийна, Зуракан приехала, открой глаза.
Маты-эне повторяла свою сказку подряд много дней. И, по ее словам, Зуракан приезжала к Батийне, звала ее на большой той. Маты-эне возносила хвалу девяти разноцветным птицам, которые летали по древней киргизской земле, купались в прозрачных каплях росы и солнечных брызгах.
Батийна молча слушала и засыпала. И неизвестно, что помогло: то ли болезнь сама отступила, то ли ее исцелила сказка Маты-эне. Прошло несколько дней, и Батийна встала с постели.
…Серые, безжизненные, каменистые чужие холмы; голые, безрадостные горы, только весной покрывающиеся ненадолго чахлой, ржавой зеленью, не дали сытной еды вольному скоту киргизов, и беженцы вскоре расстались с многими животными. Пришельцы никак не могли привыкнуть к этому неприветливому краю.
Что ни день, с запада дул холодный ветер, несший с собой крупинки жесткого снега, песка, прошлогоднюю траву. Зима разыгралась с частыми снегопадами, метелями и морозными ночами. Для бесприютных людей, проживших всю жизнь в укромных, защищенных от ветров горах, она оказалась роковой.
Скот, которого с каждым днем становилось все меньше, едва держался на ногах. Шерсть на конях облезла, четко проступали ребра. Казалось, дерни за ресницу, и когда-то сильная лошадь упадет и не поднимется. Дрема… Зимняя дрема охватила и людей, и немногих уцелевших животных.
Наконец и она миновала.
Тучные серые облака постепенно стаяли, растворились по вершинам гор, и неведомо куда их разметал по небу, угнал теплый ветер весны. Этот же ветер умчал за тридевять земель зимнюю стужу, колкий мороз, подмел последний снег. Все выше поднималось солнце, гоня ледники кверху. Все щедрее становились его прямые, блаженные лучи… Кое-где пробились тоненькие стебельки травы. Она чудом цеплялась корнями за расщелины скал, за трещинки, хилая, как больной человек, тем не менее скот вышел ее щипать.
Вышли на солнце и оборванные дети и полуодетые взрослые. Грелись, радуясь ясному небу, вооружались заостренными палками и железными кольями и разбредались по скалам собирать луковицы тюльпана и только что проклюнувшуюся из земли козелец-траву. Забивали шкворень и вместе с песком выворачивали маленькие, беленькие, липко-скользкие луковицы.
Многие побрели по селам и городам — выпросить кусок хлеба. Спали там, где застанет ночь. Были и такие, что за горстку зерна незнакомым людям отдавали родных детей. «Возьми, дорогой, ребенка. Чем с голоду помирать, лучше пусть он тебе послужит», — упрашивали родители. А сколько тогда против воли было продано молоденьких девушек-подростков! И как они плакали, разлучаясь с родителями.