«Ладно же!.. Терпение мое лопнуло, — горячо шептали ее губы. — Долго я мирилась, не хотела нарушать брачный союз ради памяти предков и законов шариата. А новая власть каждый день зовет: идите в школу, берите в руки карандаш и книги, учитесь. Пользуйтесь своими правами. Не могу я больше вертеться в юрте как проклятая. Пусть муж хоть бьет, хоть убьет. Я на все готова…» Аккуратно завернув в белую бязевую тряпку элечек, она положила его на полочку. Голову повязала красной шелковой косынкой.
О, повязать голову красной косынкой в таком возрасте было слишком смелым и решительным поступком. По обычаям, платок, и то не красный, конечно, могла повязать только женщина, у которой умер муж. Повязывать голову платком при живом-то муже не было принято в этих краях. Женщина, допустившая такую вольность, открыто восставшая против обычая предков, получала от мужа крепкую взбучку. Батийна хорошо понимала, на что идет. Она верила новой власти, верила, что найдет в ней опору и своего защитника.
Женщина сразу после заключения брачного союза надевала на голову элечек и больше его ни на какой убор не меняла. Если же муж умирал, не испив меру своей жизни, вдова одевалась в черное.
Могла ли Батийна заменить свой белый элечек или белую косынку на красную? Конечно, могла. Не раз она слышала: «Новая власть принесла народам равенство, братство, свободу, развесила кругом красные флаги. Б больших городах все женщины, получившие свободу и ставшие большевичками, свои головы повязывают такими же вот красными косынками. И с красными флагами выходят на красные улицы. Даже великий пророк Ленин, указавший этот путь всем трудовым людям, говорят, сидит в большой красной комнате. Он, наш свет, сидит за большим деревянным столом, покрытым большой красной скатертью. Сидит на стуле, обитом красным бархатом. Больше, говорят, в этой комнате ничего нет. Он сидит, облокотись на стол, и смотрит на красную звезду, горящую за окном. Немеркнущая звезда дает ему пищу для ума и силу для жизни. Эту звезду зажег для него сам создатель. Когда Ленин сидит за красным столом и на красном стуле, он весь кажется красным: и лоб, и щеки, и борода. Он, говорят, сидит и пишет свою красную книгу, в которой все рассказано про нашу жизнь и про наше будущее. Лишь тот мужчина, который обвяжет свою руку красной косынкой, лишь та женщина, которая повяжет свою голову красной косынкой, могут стать настоящими большевиками, идущими за мудрым Лениным».
Поверила ли Батийна этим словам, лопнуло ли у нее последнее терпение, что бы там ни было, она твердо решила доказать свою искреннюю преданность новой власти. Повязавшись огненно-красной косынкой, она без стеснения вышла в аил.
С этого дня Батийна вступила в новую жизнь.
Она сменила тихую серую кобылку на горячего скакуна, который так и плясал на месте. По-мужски играя плеткой, она ловко его укрощала.
В седле держалась не хуже любого всадника. Всегда ездила аллюром или галопом и за какие-то мгновения покрывала расстояния от аила до аила. Любила скакать наперегонки — кто кого оставит на корпус лошади. Разгоряченный конь, когда приезжали на место, долго еще не мог успокоиться, мотал головой, брызгал слюной и пеной, копытил землю, косил на хозяйку красным глазом. Батийна натягивала уздечку и, выкинув вперед камчу, не покидая седла, во весь голос обращалась:
— Эй, замарашки, что ютитесь около постели! Эй, косматые труженицы, что день-деньской пропадаете у своих казанов на кухне?! А ну-ка идите живо в школу! Для вас именно ее открыли, а вы попрятались по юртам. А ну пошли! Или вас не пускают? Тогда скажите прямо, кто вас не пускает: отец, брат или муж? Мы живо призовем их к порядку. Никому не дано права торчать поперек дороги у молодежи, которая желает учиться. Если бай из ревности не пустит в школу свою токол, к нему будут применены законы по всей строгости.
В ответ на угрозы Батийны более пожилые мужчины пытались оправдаться:
— Что ты, доченька, кто же не хочет учиться? Все они так и рвутся. Обязательно будут ходить.
— Будут, будут, а где же они? С вашего аила пока ни одной девушки, ни одной молодухи. Если вам кажется, что до школы далеко, седлайте им коней. И чтоб чище одевались, не запаздывали. Не заставляйте нас дважды приезжать.
И Батийна брала с места в карьер. Неостывшему коню только того и надо было, он стрелой уносил всадницу.
Серкебай со своим аилом в дни смуты не уходил в Кашгар. Когда все бежали, он скрывался по уютным дальним зимовьям и сумел сохранить до последнего весь скот. Из четырех соседствующих аилов самым зажиточным оставался аил Серкебая. Теперь не только соплеменники победней, сам Тазабек, этот гордец и хвастун, ходил на цыпочках перед ним.