На Серкебая по-прежнему работали вторая жена Каликан и Зуракан с мужем. Поэтому Букен, не видавшая и тысячной доли трудностей, выпавших на долю людей, даже помолодела и держалась вызывающе, — сама, что называется, не скинет сапог. Она нередко говорила: «Отец моих детей, у нас есть поговорка: «Пусть сорок лет тянется сражение, но и муха напрасно не умрет». Скажи мне спасибо, что я не дала тебе уйти в Кашгар и спрятала род наш в укромных горах. Теперь сам видишь, каково там пришлось людям. Ни одной семьи без потерь. Многие вернулись нищими и бездомными бродягами. А ты живешь, будто ничего и не случилось: вся семья в сборе, скот при тебе, богатство в юрте, мой бай».
Серкебай, важно восседая на своем месте, с подобострастием отвечал:
— Что верно, то верно. Поэтому-то я тебя и называю златошеей красавицей, сокровищем моей юрты.
— Так, так, мой бай. Приласкай свою байбиче, которая как сыр в масле сама блаженствует и тебе приносит благоденствие, — звонким смехом рассыпалась байбиче Букен.
Букен уже перевалило за пятьдесят, однако она считала себя еще молодой и полноправной хозяйкой и, пользуясь расположением мужа, по-прежнему помыкала наемной работницей Зуракан, да и не только Зуракан, но и Каликан, второй женой Серкебая.
Привез токол Серкебай пять лет назад. И с тех пор Каликан не только не управляет хозяйством, не смеет даже взглянуть в глаза своему мужу и его байбиче. Букен сразу взяла молоденькую наивную девушку, что называется, в ежовые рукавицы. И Каликан постепенно превратилась в служанку байбиче: сползет ли с плеча байбиче шуба, она спешит поправить ее, намеревается ли Букен выйти из юрты, токол услужливо подает ей калоши, а понадобится Каликан что-то спросить, она спрашивает упавшим голосом, опустив глаза в землю.
Токол вскакивала с постели, как только слышала, что поднимается работница Зуракан. Первым делом она разводила огонь и грела в казане воду для утреннего омовения бая и байбиче, потом брала два громыхающих ведра и шла вместе с Зуракан доить коров и овец. Затем собирала дрова и кизяк, ухаживала за малыми детьми, словом, ничем не походила на токол прославленного бая. Как ни старалась она угодить, все равно Букен шумно налетала на нее:
— Эй, Каликан, где там возишься? Сколько можно ждать, пока подашь чай? Бай гневается. Пошевеливайся. Молодая женщина должна быть шустрой, а ты ходишь, будто чугунная.
И токол торопилась поскорее исполнить желание байбиче и уйти подальше с глаз долой.
С тех пор как Букен возомнила о себе, будто она одна приносит счастье в просторную юрту Серкебая и единственная хозяйка всего его состояния, она стала есть с мужем вместе.
Зуракан выполняла одну черную работу на улице и не должна была входить в байскую юрту. Каликан же расстилала дастархан, насыпала разные лакомства и с поклоном подавала пиалы с чаем, шурпой, кумысом.
Вот и сейчас она сидит, по обыкновению, ближе к выходу из юрты и занимается своим делом: готовит завтрак баю и байбиче, достает посуду. Кажется, токол и не прислушивается, о чем толкует бай с первой женой. Он глубокомысленно поглядывает на Каликан и говорит так, чтобы и до нее дошел смысл:
— Тошно мне называть имя этой негодяйки. Что ни день, изменяет мужу, разъезжает в красной косынке, с чужаками носится, как бешеное пламя на пожаре.
Букен поддержала мужа:
— Э-э, господи, а какую работу может выполнить скачущая женщина? Расхвасталась. То носится рядом с солдатом, то наперегонки с красным учителем. Тьфу! Стыд и срам. Не приведи господь такое видеть.
— Как бы эта потаскуха не совратила наших дурочек! Одна грязнуля мутит целое озеро.
Залаяли псы, и послышался близкий топот копей.
— Ничего, — погрозился Серкебай. — Она плохо кончит. Думаю, найдется у нас молодец убрать с дороги эту смутьянку!
С улицы донесся громкий голос Батийны:
— Эй, Каликан, Зуракан, где вы?
Каликан, вместо того чтобы отозваться, растерянно уставилась на байбиче. С открытым ртом застыли Серкебай и его жена.
Зуракан еще не вернулась из дальнего похода за топливом.
— Видимо, в юрте никого нет, — послышался голос учителя Сапара.
Но Батийна, дернув коня за поводок, крикнула:
— Куда они могли запропастись?! Конечно, в юрте сидят. Эй, Зуракан, Каликан, выходите, живо! Пора в школу. За хозяйством пока Букен-джене присмотрит. Приехал уполномоченный по образованию. Что-то важное… Обязательно надо прийти.
Серкебай глазами дал попять байбиче: «Скажи, что никто не пойдет». И из юрты раздался гневный голос байбиче: