Как только песня матери оборвалась на высокой ноте, к Батийне подбежала младшая сестренка Акийма и упала в ее объятия. Шалунья заплакала так горько, словно ее жестоко и несправедливо обидели. Немного успокоившись, она перевела дыхание и, совсем как взрослая, начала слагать кошок:
Прощальным песням её учила Сайра. Но никто не мог ожидать, что Акийма станет прощаться с сестрой кошоками.
Она хоть и маленькая, но видела, как мучается и страдает Батийна, знала, что сестра скоро покинет родной аил, и всеми силами старалась разделить ее печаль: во всем угождала, неотлучной пичужкой щебетала около нее. А то вдруг, крепко обхватив сестру за шею и не зная, как выразить свою любовь и родственную близость, целовала ее, шепча на ухо ласковые, слышанные от матери слова.
— Милая сестричка, счастье мое!..
Батийна, бывало, потреплет ее по косичкам и прервет:
— Ну, хватит, говорунья, нежничать и по-старушечьи причитать надо мной…
Когда Акийма принялась слагать прощальную песню и над толпой провожающих взвился ее по-детски тоненький голосок, взрослые не сдержали слез и вздохов. Плакали родители, вздыхали посторонние люди, мужчины смотрели в землю, плеткой чертили осеннюю серую пыль около юрты, женщины всхлипывали, вытирая слезы рукавами.
— Ой, до чего тяжко им расставаться!
— А Батийна, смотрите, какая разнесчастная! Младшая сестренка еще ребенок, а все чувствует, все понимает.
— О, непутевый бай! Чтоб ему в могиле перевернуться. Мог бы, по обычаю, заслать сватов, как положено исстари у нас, и законно взял бы невестку. И проводы были бы другие…
Акийма, кончив свой кошок, так разрыдалась, что женщинам пришлось чуть не силой оторвать ее от Батийны и увести в другую юрту. А к Батийне подсела Сайра, самая близкая ее советчица. С нею в аиле считались все женщины: дельная, спокойная Сайра внушала к себе уважение. Она и на слово, и на песни, и на забавы была мастерицей. Сайра протяжно повела прощальную песню. Голос ее заставил всех притихнуть, вслушаться и запомнить надолго, может и на всю жизнь.
Женщины приговаривали:
— Бедняжка! Она смотрела за Батийной, как за своей родной сестрой.
— Пусть выскажет свои наставления. Они пригодятся молодой женщине.
И Сайра продолжала:
Голос ее звучал все выше, звонче, щемя сердце каждого. Люди слушали, захваченные одухотворенной мелодией.
Никто Сайру не перебивал. «Что ни говори, джене всех ближе невесте», — шептались женщины.
Голос Сайры в последний раз прокатился высоким переливчатым эхом по голубым скалам и затих.
Мужчины, сидевшие неподвижно, зашевелились.
— Пора седлать коней. Путь далек. День короток. Засветло нужно добраться до первой ночевки. Хватит слагать кошоки.
В толпе послышался надтреснутый сипловатый голос вдовы старшего брата Казака по отцу. Давно больная Кундуз последние годы не вставала с постели. Перед отправкой Батийны старуха, при поддержке двух молодаек, кое-как доплелась сюда. Едва Сайра кончила петь, Кундуз, дрожа всем телом, почти свалилась на войлок и своим дребезжащим голосом завела кошок: