Женщина не чувствовала, жива ли она, едут они или топчутся на месте. Равнодушная ко всему, будто у ней окончательно вышибли разум, она бросила поводья и не управляла лошадью. Джигиты, что сопровождали ее, всю дорогу подскакивали к ней, бранили, пинали, куда придется, орали:
— Что уснула, сука! Пошевеливайся! Удирать умеешь, а как управлять лошадью, позабыла?! Осрамила нашего бая, стерва! Ну, погоди, дай добраться до аила!
Ни живую ни мертвую на рассвете ее привезли в аил. Салкыпай, любительница понежиться в постели, услышала топот копей и бубнящие голоса всадников, разом вскочила.
— Что, привезли эту шлюху-беглянку? Ну-ка, где там она? Распять! Пока ее не проучим как следует, из нее толку, очевидно, по будет. Где моп верные джигиты?
Байбиче еще с вечера приказала трем верзилам не ложиться спать и приготовить необходимое для распятия беглянки. Злые от бессонницы, три джигита принялись выполнять ее указания.
Батийну накрепко привязали к решетке юрты.
— Можете спустить с беглянки три шкуры!! — подбадривала Салкынай. — Проучить так, чтобы знала, от кого решила убежать.
— Через мою седую голову захотела перешагнуть, замухрышка? — орал Адыке. — Можете не прикончить! За нее уже давно оплачен иск сполна…
После того, как Адыке увез Батийну, Джусуп не мог успокоиться. «Если родственники не поднимутся на защиту, — думал Джусуп, — то бедняжке грозит опасность… Надо немедля сообщить другу, что Батийна убегала от мужа, но ее поймали».
Незамедлительно Джусуп послал гонца в аил к родителям Батийны. Казак и Татыгуль и без того терзались сомнениями, как там живет дочь, а тут совсем пали духом.
— Несчастное дитя! — сказал отец сокрушенно. Убьет ее тиран Адыке. Не жди от него пощады. Проклятье нечестивцу, к которому попало мое сокровище…
Отец пошел к почтенному старцу Сарале и сквозь стон и слезы сказал:
— О уважаемый всеми мудрец! Если бы не ты, я продал бы сына, но не отдал бы дочь тирану. Ты тогда сказал: «Отдай дочь, ибо на нас нападут, уничтожат людей, угонят скот» — и настоял на своем. Теперь я не знаю, жива ли, нет ли моя радость. Я, видишь, занемог, не могу ехать. Да и ехать мне нельзя, опасно Батийна не только моя дочь, она и твоя дочь. О уважаемый аксакал! Прошу тебя, поезжай сам и привези мне весточку от моей любимицы. Если она еще жива, пусть Адыке над ней не глумится. Покажи Адыке паши узы родства, мудрец Сарала. Если тебе трудно ехать одному, то прихвати в попутчики моего друга Джусупа. Ради меня он готов хоть в огонь, хоть в воду. Скажи, что я просил.
Могущественные родственники — подспорье для девушки. Если Казак сам поедет, Адыке в ярости может избить его вместе с дочерью. Но с Саралой Адыке не осмелится так поступить. Сарала — уважаемый старец аила, сват прославленного достопочтенного Акимкана, — он тоже из знатного рода беков, и ему нечего опасаться Адыке. Акимкан выше стоял Адыке как по богатству, так и по положению и славе. Именно эту сторону имел в виду Казак, посылая к свату Адыке Саралу в качестве посредника и заступника дочери.
Сарала не стал отказываться. Быстро собравшись в дорогу, он оседлал коня и, не по возрасту легко, встал на стремя. Казак напутствовал его:
— Дорогой Саке, если моей дочери уже нет в живых, то виру — штраф за убийство — требуй сам. Если она жива, заступись за нее и проси, чтобы поменьше издевались.
Предположения Казака оправдались: Акимкан был тем человеком, которому, при желании, ничего не стоило проучить Адыке. Они происходили от одного отца, только матери были разные: Адыке был от младшей жены, Акимкан же — сын байбиче. Хотя они и жили в разных местах и Адыке был уважаем соплеменниками, однако он должен был подчиняться своему старшему брату, но любую распрю между собой они могли решить спокойно по закону: «ворон у ворона глаз не выклюет», братья были готовы помочь друг другу в случае внезапной напасти извне. Но беда в том, что в последнее время (особенно с осени прошлого года) их родственные связи были прерваны разыгравшимися ссорами из-за пастбищ. На той неделе Акимкан совершил налет на табун лошадей Адыке. Теперь Сарала приехал к Акимкану с новой тяжбой. И снова в сторону Адыке подул ветер гнева Акимкана. Ветер этот разжигался красноречием Саралы, который после долгого пути сидел у очага свата и говорил: