Но как там Сулайман ни наставлял, ни учил ее уму-разуму, юная девушка, оказавшись перед скоплением белобородых аксакалов, растерялась, и вся уверенность мигом слетела с нее. Увидев, как выстроились сотни всадников, угрожая друг другу, Айнагуль, словно провинившаяся шалунья, прижавшись к плечу отца, горько разрыдалась.
Аксакалы с пышными бородами пугали девушку. Чьи-то громкие слова не доходили до ее сознания. Одни старики кряхтели, другие тихо бормотали себе под нос и тяжело вздыхали, третьи, вскинув кверху бороду, скребли ее. А может, кто из них думал: «Запеленать бы эту блудню, нарушившую обычай, в колючий шиповник да привязать к хвосту бешеной лошади».
Даже отец, бледный, с взлохмаченной бородой, замкнулся. Жалел: «Моя бабочка. Моя крошка» — или ругал: «В кого только ты выродилась, такая непокорная и строптивая, — ведь ты опозорила, осмеяла меня перед всем честным миром?»
Айнагуль тянуло ему сказать: «Отец, не брани меня. Оставь меня с любимым Болотом, и прекратите все раздоры». Она так и не произнесла эти слова и только проливала слезы…
У отца проснулась жалость.
— Не плачь, дитя мое. Я тебя никому не отдам. Лучше увезу домой, и ты снова будешь с нами.
Он обессиленно оторвал дочь от себя и увел ее отсюда. Айнагуль вполголоса сказала:
— Отец, ты всегда твердил, что место девушки там, куда ее увезут. Куда же ты меня увозишь?
Сулайман быстро подошел к Барману и, ловко отняв у него руку Айнагуль, увел ее к себе.
— Что вы делаете, уважаемый батыр? Где это видано, чтобы уже повязанную женским платком дочь уводил родной отец? Мы готовы искупить любую вину. Но свою невестку не отдадим. И она сама этого не хочет.
Асантай разъярился и бросил клич:
— Аса-антай!
Всадники, нажимая на стремена, приподнялись в седлах, готовьте с двух сторон броситься в атаку. В это время раздался гулкий бас Назарбая, восседавшего на гнедом жеребце:
— О люди! Прекратите распри! Не сейте смуту и страх. Асантай! Ты не захотел прислушаться к голосу благоразумия… Хорошо, забирай свою невестку… Сын мой Болот! Не сокрушайся и не падай духом. Назови имя любой красавицы, куда может дойти самый лучший скакун, и я женю тебя, не будоража людей.
Молодой джигит, чуть не загнав коня, прискакал к Гульгаакы байбиче и сообщил:
— О уважаемая байбиче, суюнчи! Стороны разъехались без сражения. Все обошлось благополучно. Асантай забрал свою невестку, и все возвращаются. Меня к вам послал Барман-аке. Он сказал: «Сообщи матери: Айнагуль забрали, что будем делать? Пусть дальше все решает байбиче — сокровище моей семьи».
Услышав эту весть, Гульгаакы тут же распорядилась увязать все приданое Айнагуль на белого верблюда. Огромная белая юрта для новобрачных со всеми украшениями и принадлежностями, — мастерили ее не один месяц, — была навьючена на трех верблюдов. Не были позабыты и сват со свахой, сватья и ближние родственники жениха, — для них Гульгаакы заготовила шубы из барсовых и волчьих шкур, халаты и платья из шелковой лощеной ткани в мелкую полоску, бархата, плюша, парчи и шелка; для девушек и молодаек — ожерелья, бусы, амулеты, шелковые косынки, душистое мыло, серебряные кольца, браслеты, шкурки чернобурок, выдры, куницы.
Приданое дочери было богатым. Многоцветные шелковые одеяла, ковры, коврики, подстилки, разная посуда, слитки серебра для стрельбищ из лука, парча, женские сапожки без каблука и твердого задника с мягкой подошвой и мягкими голенищами — ичиги, золотые серьги, золотой браслет в приданое входило все, что продавали торговцы из Андижана, куда мог добраться сын киргиза.
Эх, провожай она свою Айнагуль мирно и по-хорошему, байбиче, наверно, разостлала бы все это богатство на коврах и устроила всенародные смотрины. Она собрала бы веселых молодаек со всей округи, затеяла бы девичьи игры и хороводы, а местные и приглашенные певцы-импровизаторы воспевали бы любимую дочь во всем блеске ее красоты и богатства. Свадьба была бы уж не меньше недели, с играми, весельем, смехом, с прощальными песнями — кошоками, что в живом соревновании слагают молодухи, младшие и старшие сестры, даже пожилые женщины.
Нежданное несчастье разрушило все замыслы высокородной байбиче. Что делать, дочь не должна больше сюда возвращаться. Если она вернется, с быстротой ветра разлетятся слухи, что «это уже не невеста, а ранняя вдова». Гульгаакы байбиче, сокрушаясь и вздыхая, все-таки решила проводить свою дочь по всем правилам.