— Джене, от меня пожмите руку Батийны и передайте мой привет.
Дома Абыл открыл перед матерью гнетущую тайну своей души.
— Нужды нет, что Батийна побывала замужем, я не откажусь от нее. Из-за своей любимой я пролежал в постели всю зиму.
Да, Абыл, хоть калыма не платил за Батийну и ее давно просватали за другого, называл ее своей любимой.
Татына смотрела на сына с надеждой, не перебивала его, опасаясь неосторожным движением вспугнуть Абыла, за жизнь которого она столько перестрадала. Изредка у нее вырывался глубокий вздох, кончиками пальцев она касалась лба, словно спрашивая себя: «Что сказать? Что ему посоветовать?»
— Мама, — продолжал Абыл, — Батийну нельзя оставлять одну. Мы должны ее вызволить. Скажи своему старику, пусть он поговорит с аксакалами, чтоб помогли, кто чем сможет. Мы с Батийной в долгу не останемся. Надо спасать девушку. — Абыл назвал Батийну девушкой сознательно: она для него оставалась самым дорогим и близким человеком. — Нет на свете большего счастья для меня, чем Батийна… А будет счастье, будет сила и богатство…
Татына не замедлила передать своему старику Канжару слова сына.
— Э-э, длинноволосая, но с коротким умом женщина! — помолчав, заговорил он. — Сын твой — опьяненный молодостью ярый бычок. Оба вы не видите дальше своего носа. Не знаете, что к чему. Я хорошо знаю и Казака, хорошо помню и его дочь. Сам он замечательный охотник, способный воробья сбить на лету, но самый бедный человек на свете. А бедный потому, что его прокляли все козлы и козероги. Весь их род, все его деды и прадеды были прокляты дикими зверями… Иначе зачем было отцу Казака, покойному Абдыраману, самому лезть в пасть дива, тоже покойного Сатылгана?.. Правда, Батийна у охотника красива и приглядна. Рукодельница. Царевна. Но хоть и царевна, а счастья у нее нет. Бог ее лишил счастья. Еще в утробе матери ее просватали за щепотку зеленого насвая. Вся жизнь ее пройдет в муках и обидах. От этого ее может избавить лишь богатство и большая власть. Но, увы, ни богатства, ни власти у Казака нет. Теперь она сбежала от нареченного судьбой мужа и прячется у отца. Муж с женой ругайся, а третий не мешайся. В юрту Казака вернулась не его дочь, а сам дьявол с волосами… Ты думаешь, что ее побег так легко обойдется Казаку? Адыке — этот потомок клыкастого льва — немедля пожалуется на охотника судье. А судья подумает, как бы ему больше понравиться баю да побольше у него урвать за услугу. А что он может урвать у Казака? Дырявый халат? И придется из-за какой-то беглянки платить выкуп всему племени. Еще вопрос, не коснется ли это дело самого Саралы?
Старик Канжар на мгновенье умолк, словно наевшийся половы теленок.
— Но пусть твой сын не думает, что я ему чужой. Помогу, чем смогу. Пусть к вечеру зарежет овцу с белой отметиной на макушке. Позовем родственников, посоветуемся. Если все придут к соглашению и если у нас хватит скота, чтоб собрать на выкуп беглянки, то попробуем и посвататься. Но надо помнить, что выкуп оудет изрядный. Нам вчинят иск о возврате калыма как родственникам ушедшей от мужа жены. Еще неизвестно, сколько Адыке запросит за отцову щепотку насвая. Если же у нас, вместе взятых, не хватит мочи оплатить иск, то вы с сыном не обижайтесь на меня, не обессудьте…
Да, Канжар, хорошо знавший обычаи народа, сказал правду. Далеко видит старик. Родственники, приглашенные на сход, с упоением уничтожали вкусное мясо молодого барашка и советовались, как лучше поступить.
— Э-э, наш сынок Абыл, — повел речь бедняк Мамыт, — ты единственный наследник всеми нами уважаемого покойного брата. Разве можем мы отказываться помочь тебе в том, к чему ты стремишься? Пусть мы все бедные. Но почти в каждой семье найдется теленок пли овечка. Нам не жаль скота. Да и дочь Казака подходящая для тебя пара. Будет хорошая хозяйка и жена, если ты на ней женишься. С приходом молодой жены и в нашу юрту заглянуло бы счастье, которого мы все тебе желаем, Абылжан. Но, как у нас говорится, что знает бай, знает и раб, рад бы сказать, да не решится. Если дочь Казака — крепкий кумыс для любящего джигита, то Адыке в него давно подсыпал яду. Кто невзначай выпьет этот кумыс, тут же и протянет ноги. Если дочь Казака — острый кинжал и лучший друг джигита, то проклятый Адыке раскалил кинжал до того, что о него недолго и обжечься. Ты знаешь, что Батийна просватана. Этот обычай нашей жизни, Абылжан, ни обойдешь, ни объедешь. Не то что мы, десяток семей каких-то пастухов, — обычаю этому не смог воспротивиться даже всесильный Назарбай из рода кулбарак. Ты, может, думаешь, он пожалел отдать скот? Ничуть. За каждую голову выданного калыма Назарбаю ничего не стоит отогнать хотя бы и по девять голов. Честолюбивый, но щедрый Назарбай не стал бы скупиться. Дело в другом: он пожалел свой народ, чтобы избежать кровопролития… А как быть нам, Абылжан? Неужто нечего бояться пожара, который может зажечь Адыке?