Бедняк Мамыт, доводившийся дальним родственником Абылу, не снимал с плеч видавшую все непогоды шубу и, кроме захудалой лошаденки, ничего не нажил. Да, бедность, как говорится, не порок. Но именно бедность лишила его всех радостей жизни. Красноречивый, глубокого ума человек, не будь он бедняком, многое свершил бы для своего обездоленного рода. Время сделало свое: когда-то высокий и плечистый, он ссутулился, покрылся ржавчиной жизни, подобно охотничьему ножу, оброненному между камней или в густой траве. Лишь язык у Мамыта по-прежнему не притупился: как бритва острый для врагов, мягкий и даже нежный для своих. Все присутствующие слушали Мамыта, словно он исполнял задушевную мелодию на древнем комузе. Одни вздыхали, другие покрякивали, а когда он умолк на мгновенье, в юрте воцарилась сосредоточенная тишина.
— Да, — продолжал Мамыт, поудобнее усаживаясь около разостланного дастархана с яствами и медленно окинув взглядом собравшуюся родню, — жаль, когда лучший скакун не приходит первым к призовому месту, и очень горько, когда влюбленный джигит теряет свою желанную. У нас говорят: у скупых родственников иной молодец может отощать. В нашем аиле Абыл, считайте, один из лучших парней. И мы не допустим, чтобы он затаил обиду на всех нас. Я так думаю: с миру по нитке… кто побогаче — даст коня, корову, кто победнее — овцу, ягненка. Не оставим его в беде. Что скажете на это, братья мои?
С предложением Мамыта согласились все родственники.
— Что имеем, не пожалеем. Дочь охотника Казака, правда, побывала за другим, но хорошая пара для Абыла. Раз Батийна пришлась ему по душе, пусть женится… Но как мы будем держать ответ перед судьями? Какую меру наказания они собираются наложить на бедного охотника, мы не знаем. Поэтому надо переждать, пока они там решат. И если у нас хватит скота, чтобы покрыть иск за беглянку, тогда пошлем сватов.
На этом и порешили. Но Абыл не мог спокойно ожидать своей судьбы. Горячий джигит пристрастился ездить в аил Казака и навещать Батийну. Люди в аиле не сразу поняли, что это к Батийне зачастил жених. Абыла считали молодым муллой. Чтобы послушать Коран в его чтении, Абыла приглашали к себе даже аксакалы. И молодежь любила слушать, как он читает стихи. Словно путник, которому некуда спешить, он садился поудобнее, широко расставив колени, и, разложив длинные, узкие, как бычьи языки, листы серой бумаги, мог часами читать газели древних поэтов. Приятный, бархатистый голос Абыла звучал то высоко, торжественно, то печально и приглушенно.
Но вдохновеннее всего он читал стихи, когда оставался где-нибудь на холме один на один с собой. Никого не стесняясь, расчувствовавшись, молодой джигит говорил с любимой, словно Батийна была рядом с ним. «Как еще читать газели, чтобы они тебе нравились всю жизнь, Батийна? О моя милая! Когда мы наконец останемся вместе? Я готов всю свою короткую жизнь прожить с тобой в дырявом шалаше. А ты? Я верю — ты тоже. И я нескончаемо пел бы тебе газели, пел бы каждый день. И ты научишься читать. Знаешь, как это здорово! Ты сама читала бы книгу «Сорок ремесел». О боже, когда настанет мой желанный день?»
Счастье немного улыбнулось Абылу: в каждый свой приезд он видел Батийну. Надолго ли это счастье? Прочно ли оно? И тут опять помогло его умение читать газели. В какой бы юрте ни сидел Абыл, послушать его собирались джигиты, девушки и молодайки. Приходила вместе с Батийной её джене Сайра. Она заверила Татыгуль, мать Батийны: «Нас не ищите. Никуда мы не денемся и пораньше вернемся».
Мать была не против: «Надо же дочке немного передохнуть… Досталось бедняжке. Пусть хоть в родительском доме порезвится. Недолго уже ей дома оставаться».
Печальный голос читавшего газели Абыла обращался единственно к Батийне. Она смотрела на любимого широко открытыми глазами, полными горячих слез. Но это были не слезы пережитой обиды и не жалоба сердца, скорее — слезы радости, слезы надежды на лучшее будущее.
Юноша в действительности был далеко не красавец. Негустые нахохленные брови, не очень тонкий нос книзу как бы расползался по лицу. Ровные белые зубы сверкали в мягкой улыбке.
Но в этом не очень красивом лице было что-то притягательное, родное. И еще ей нравилось, что Абыл уравновешен и рассудителен. Глядя на него, Батийна вздыхала: «Господи, когда ты исполнишь желание двух любящих сердец? Я сгораю от тоски и печали…»