Манапбай громко рассмеялся:
— Что ты говоришь, мой друг Санжар? Твоя речь услаждает мой слух. Я не напрасно ездил сюда. Стоило ли совершать длинное путешествие ради того, чтобы провести две ночи у какого-то Асантая? Не сомневайся, Санжар, мои мысли устремлены вперед. Я знаю, что мне делать. Покойный мой дед, бывало, говорил: «Сам назначаю цену, сам же ее и отменяю». Я внук великого батыра, и слава его не потеряла для меня своей силы. Подвернись случай, кто откажется от нежной, ласковой токол?!
Джигиты во хмелю льстиво наперебой горланили:
— Правильно, наш господин! Если тебе угодно будет, Асантай не только сноху, даже родную дочь сам тебе доставит…
— Да, да, золото разве ржавеет? А Айнагуль женщина золотая. Что, если в самом деле вы ее возьмете? Пустяки, что она замужняя.
В разговоре и шутках Манапбай вспоминал своего деда, который любил говорить: «Горы колыхнутся, я их остановлю. Но если я колыхнусь, кто меня остановит?»
«Да, — улыбался он своим сладким мечтам, — и правда Айнагуль золотая женщина. Раз я в силах ее взять, почему бы это и не сделать?»
Айнагуль приглянулась Манапбаю с первого взгляда. И теперь он непрестанно думал о ней. В ту пору до него быстрее пули дошел слух, что Айнагуль отправилась погостить к родителям. Манапбай очень обрадовался и тут же вызвал к себе Санжара. Посовещавшись, Манапбай в сопровождении своих джигитов спешно покинул аил. Под ними были самые выносливые и ходкие кони. Всадники держали путь к Барману, и ни у кого это не могло вызвать подозрения: мало ли куда разъезжают по аилам джигиты со своим мирзой? Одеты они так, что ни солнце им не страшно, ни дождь не опасен. За плечами у двоих или троих ружья на случай погони. «Для устрашения и стрельнуть неплохо, — прикидывал Манапбай. — А сделаем свое дело, нас выручат быстроногие скакуны».
Конечно, ружья есть и у Бармана, есть у него и скакуны. Но по мирным нынешним временам, когда давно уже не слышно о разбойничьих налетах, едва ли они готовы будут оказать настоящее сопротивление.
Покинув аил, Манапбай пустил коня вскачь и далеко оторвался от своих джигитов. Всю дорогу мирза ехал один, и лишь когда с пригорка на обширной зеленой поляне показался аил с многочисленными юртами, он попридержал коня.
— Ну, мои оболтусы, придумали что-нибудь? Как будем умыкать Айнагуль? — спросил Манапбай.
Щеки у мирзы горели румянцем, в озорных глазах светилась решимость, он довольно улыбался, словно этой улыбкой хотел сказать: «Не ломайте голову. Я сам давно придумал, как увезем Айнагуль».
Санжар откинул на затылок калпак и, сдерживая на месте разгоряченного гнедого коня, громко за всех ответил:
— Э-э, господин, наша голова — ваша голова. Мы весь свой ум вам отдали. А вы как думаете?
Манапбай раскатисто смеялся.
— Не могу что-то понять, на какой стоянке сейчас аил Бармана?
— Говорили, его аил все еще на Большой стоянке, опять за всех ответил Санжар, будто он сам видел. — До Большой стоянки на плато отсюда рукой подать. Вокруг плато редкий кустарник. Западная сторона нас совсем не интересует. Если ехать восточной, то надо перебраться через перевал Кок-Мойнока, спуститься вниз и перейти вброд речушку Балгынды. Берега ее заросли таволгой, жимолостью и ветвистой вербой…
Манапбай прервал джигита:
— А нам слишком густые заросли и не понадобятся. Мы прямо подъедем вроде странствующих путников к юрте Бармана и спешимся. Думаю, бай не откажет нам в ночлеге, а? На ночь мы не останемся. Тогда бай, вероятно, зарежет нам ягненка, покормит в дорогу. Нежное мясо ягненка сварится быстро. Поев, поблагодарим Бармана за гостеприимство и снова поднимемся в седла. Перед тем как тронуться, у Санжара мучительно разболится зуб. Санжар замычит по-бычьи и станет извиваться, как ящерица. Он останется даже почти голодный. — Манапбай, довольный своей находчивостью, подбодрил Санжара. — Не падай духом. Проживешь день и впроголодь. Когда вернемся из этого похода, в случае удачи для тебя одного зарежу годовалого жеребчика… Слушайте дальше. У Санжара, значит, сильно разболятся зубы. Мы, не обращая на тебя, Санжар, внимания, словно не пожелали тут заночевать, поспешим в путь. Делать тебе нечего, зуб ноет, слез не жалей, дурень… Ночью, когда все улягутся, найдешь Айнагуль, расскажи ей, что мы ждем невдалеке… Коня не расседлывай. Ну, остальное… делай как знаешь. Будем ждать вас вон в тех зарослях… На этом и порешим.
Солнце уперлось в зенит, когда Манапбай вместе с джигитами добрался до аила Бармана. Бармана дома не оказалось. Манапбай очень обрадовался. А Гульгаакы байбиче было совершенно безразлично, дома ли, нет ли ее бай. Любого гостя она могла сама принять. Знала, кого чем покормить, кого чем одарить — лошадью, шубой, чапаном, — смотря по необходимости. И что бы Гульгаакы ни делала, Барману это нравилось, и он никогда ее не корил. Наоборот, был доволен прославленной байбиче, гордился ею и восторженно спрашивал: