Батийна расчесала ей косы густым гребешком.
— Невестка, я хочу спросить у тебя про одну тайну… откроешь ее мне? — склонив головку набок, спросила Гульсун.
— Почему бы и не открыть… Если можно…
— Не стесняйся меня, — ведь я твоя свекровь.
— Ну, тогда спрашивай, эже.
— Скажи, мой младший сын когда-нибудь разговаривает с тобой?
Батийну словно ударили по голове, и она лишилась дара речи.
— Да, — продолжала Гульсун, — сколько живу здесь, не слышала от него ни единого слова. Какой-то он странный, на людей не похож. Как-то слышу, старик говорит Кыдырбаю: «Мой младший сын не совсем, что называется, человек среди людей. Поэтому не жалей скота, сынок, постарайся женить его на хорошей женщине. Лишь бы она из него человека сделала». И они привезли тебя. Я еще не знала тебя, Батийна, но мне было жаль тебя. «Какую она проживет с ним жизнь? Будет несчастной из несчастных», — сокрушалась я. И вот ты здесь, но я все еще не пойму, как вы живете между собой. Он, вижу, насупится и молчит. Даже как следует поесть не умеет. А ты все равно живешь с легким сердцем. Или это у тебя наружное спокойствие, а в душе ты скрытно возмущаешься, негодуешь? Возьму себя. Я, не таюсь, презираю своего старика. Во сне увижу его и то вздрагиваю от страха. Как-то вижу, гоняется он за мной с ножом и кричит: «Все равно, постреленок, тебя зарежу». Ой, как я испугалась! Однажды ужас что привиделось: будто я сплю со своим отцом. «Ой, как не стыдно!» — вскричала я и проснулась. Гляжу, а это щекочет мое тело длинная борода беспутного старика. Я аж содрогнулась до последней ниточки в теле. Страшно с ним было оставаться в ту ночь, я тихонько вылезла из-под одеяла. Хотелось бежать домой, да кромешной ночи испугалась. Накрылась чапаном в уголке и уснула… Слышу, кто-то меня корит скрипучим голосом, бурчит недовольно: «Ишь постреленок бедовый. Покинула мою постель. Погоди, дойдет до бога всемогущего гнев моей бороды. Вот захочу и заколдую тебя. Знай, от меня так легко не отделаешься. Я и в могилу тебя с собой захвачу». Я вся сжалась, сейчас подойдет ко мне и начнет бить. Похрустывая костями, кряхтя и охая, он поднялся с постели, накинул на плечи темно-синий халат, вышел совершать утреннее омовение. Я кое-как оделась, выскочила тайком и бежать к старшему сыну Кыдырбаю. Я очень боялась, что старик остановит меня и станет ругать… Я же надумала сказать Кыдырбаю: «Отец твой грозит забрать меня с собой в могилу. Не хочу с ним жить и уйду к своим». Но старик, слава богу, ничего не сказал, а потом стал даже гладить меня по голове и приговаривать: «Цветочек мой, не бойся меня». Я постепенно привыкаю к нему и не так боюсь, как раньше.
Гульсун, словно что-то припоминая, задумчиво и веско, впору мудрецу, добавила:
— Значит, сам всемогущий создал нас на беду и несчастье невестка. Что нам остается? Говорят же, что в теле у женщин одним хрящиком меньше, чем у мужчин. Потому, наверное, и приходится нам терпеть такие унижения. Мне теперь, видно, не уйти от своего старика. И тебе от этого медведя. И бежать нам некуда, не в пример дочери Бармана Айнагуль. У нее властный отец. За нее вступится разумная мать. Потомки видных беков не дадут ее в обиду. А кто нами заинтересуется? Пастух? Попробуй сбеги с пастухом, прирежут тут же на месте, где догонят… Что, Батийна, плачешь? Хоть он и дурень, твой муж, но вы одногодки. Ты все-таки старайся из него человека сделать. Часто мой отец говорил: «У хорошей жены и недалекий муж попадет в судьи, скверный муж и чудесную жену сделает рабыней». Одним словом, я и сама толком не пойму, чему мне верить…
Батийна в один тот день, кажется, повзрослела на несколько лет. «О господи, совсем еще девчонка, а вон какие мысли ее одолевают. Мой же увалень станет ли когда-нибудь человеком и согреет мое сердце или навсегда закоснеет в своей тупой неподвижности? — мучительно размышляла Батийна.
И со спокойствием дрессировщика ловчих птиц она стала изо дня в день наставлять мужа. Решила сперва покрасивей обрядить его.
Из снежно-белой шерсти и мягкого пуха сваляла чепкен, сшила калпак с шелковой кисточкой, а его края оторочила черным плюшем, по четырем полям провела, что называется, муравьиным следом мелкие-мелкие стежки.
Надевая калпак на голову мужа, Батийна подумала: «Может, хоть чем-нибудь он напомнит мне Абыла, который ходил в схожем головном уборе. А вдруг новый калпак подействует на Алымбая, он воспрянет духом, проснется его сонное тело и станет он человеком, о боже?»