Едва забрезжило, как сонный аил огласился пронзительными криками байбиче Букен.
— Ой, неслыханный срам! — вопила она, надрываясь. — Отец, проснись ты скорей! Двадцать пять лет прошло, как я переступила порог твоей юрты! Твоя постель и твой очаг — святыня моей жизни. На наше с тобой ложе не ступила чужая грязная нога. Я была покорной женой и не переходила твою дорогу. О мой повелитель! Взгляни, кого ты пригрел у своего сердца! Ах, потаскуха, ах, несчастная! Я ведь ее считала своей родней, радовалась, что ты с ней счастлив. А она, змея, пренебрегла уважением к тебе и осквернила твою постель! О боже, какая мерзавка, гнусная тварь! С ней в постели всенародно почитаемый человек, а она… Вы только посмотрите, кому она ночью подставляла свою обратную сторону?!
Ярый, полный гнева голос байбиче разбудил наконец Серке-бая. Он потянулся, словно объевшийся сметаной кот, заморгал глазами-щелочками и безмятежно промямлил:
— Ну, что ты разоралась? Скажи на милость, что с тобой?
Байбиче, небрежным жестом одернув полу меховой шубы, сокрушенно сказала:
— Э-э, беспечный кряхтун! Спроси лучше у своего ангелочка, который лежит рядом с тобой в постели, что случилось этой ночью. С рассветом я вышла на улицу, взяв чугунный кувшин, чтобы совершить утреннее омовение перед молитвой. Открываю полог юрты, и что же я вижу? Из твоей юрты выскочил обнаженный Кызыр. Сперва я подумала, что это мне только показалось. Совершив омовение и наскоро прочитав намаз, я заглянула в вашу юрту, чтобы убедиться, не случилось ли какой беды. Приоткрыв полог, я в полумраке не сразу увидела лохмотья этого Кызыра. Он, оказывается, в большой спешке бросил их у твоего изголовья.
И байбиче презрительным движением ноги поддала рогожные штаны и черный кементай — потрепанную одежонку батрака.
— Вот, полюбуйся на проделки своей ненаглядной Неженки. Протри, обманутый муж, свои глаза этим тряпьем Кызыра-соблазнителя. А я-то, дурочка, рожала ему детей, воспитывала их, никогда слова поперек не смела сказать. Видимо, мужьям правятся подобные потаскухи. А ты еще как радовался, заплетал ей девичьи косы, когда она нежилась с мужчинами. Тоже мне нашел красавицу! Полюбуйся, полюбуйся на ту, что ночью при живом-то муже раскрывала свои объятия грязному жалчи. А вдруг ты уехал бы на суд, на свадьбу или там угнал скот в Андижан? Что бы эта бесстыжая потаскушка тогда натворила? Не приведи бог, чтобы люди услышали или увидели мерзкое прелюбодеяние… в постели бая.
Сокрушаясь упавшим голосом, байбиче ногами откинула рогожные штаны к выходу. Видавшие и дождь, и грязь, и ветер, продубевшие штаны табунщика громко шаркнули иссохшей, потрескавшейся кожей. К их шороху с каждым ударом ноги прибавлялся перестук богатого набора монет и украшений, вплетенных в длинные косы байбиче Букен, да перезвон воздушных, легких серёжек.
Сон как рукой сняло. Догадавшись, что произошло что-то страшное, но не зная, что предпринять, Серкебай продолжал лежать с приподнятой головой на подушках. А байбиче все не могла утихнуть:
— А-а, глупая я! Надо бы и мне не теряться: с правой стороны ласкать любовника, с левой нежить мужа. И мне уже давно заплели бы девичьи косы. Уж тогда, наверное, бай любил бы меня и лелеял. О, где были мои глаза? Где был мой рассудок?
Готовые пролиться в любую минуту слезы Букен не заставили себя долго ждать, они обильно потекли по довольно свежему, со следами былой красоты лицу первой жены Серкебая.
Проснулась и Гульбюбю. Она вопросительно смотрела то на причитающую байбиче, то на каменное лицо своего повелителя. Холодный пот выступил у нее на спине, она хрипловато спросила:
— Что случилось? О боже, что там еще увидели?
Скажите, что бывает с красивой, разноцветной бабочкой, когда она попадает на открытом летнем просторе в сети цепкого паука? Кто ее освободит из плена? Никто, пожалуй. Паук высосет ее кровь, и останутся трепыхать одни высохшие крылышки. Солнечные зайчики больше не будут в них отражаться…
Невидимая глазу человеческому, паутина есть и в людской жизни, плотная, липучая. Особенно она страшна для беспомощных, беззащитных женщин, ничем не отличавшихся от хрупкой бабочки. О, если бы прозванная баем Серкебаем Неженкой Гульбюбю была вольна выпорхнуть из невидимых густых сетей жизни! Но где она, эта воля?
Пока бедняжка терялась в догадках, что же произошло, по аилу холодной змеей прополз слух: «Неженка Серкебая попалась в постели с любовником. Говорят, у нее в объятиях лежал, как кошка, сам бай, а с другой-то стороны ее обнимал табунщик Дубана. Бесстыдница! Донежил ее бай!»