Вездесущие дети прижались к юртам. Куда-то исчезли праздно шатающиеся джигиты, а молодухи и девушки с перепугу попрятались. Изредка слышался сдавленный, недовольный шепот старушек:
— И чего пристали к бедной женщине? О боже, зачем ты нас создаешь на белый свет?
Откуда-то явственно донесся громкий плач…
Притихли неугомонные, брехливые сторожевые псы с толстыми хвостами. И они, видимо, почуяли что-то неладное. Иные вяло дремотным глазом смотрели на происходящее, другие, жалобно скуля и прижав хвост, уходили прочь.
Судилищем командовал громкоголосый Абыке. Он, высоко засучив рукава белой рубашки, будто собрался резать целое поголовье скота, заговорил:
— Давайте пошевеливайтесь живей, живей. Нечего ее жалеть! Никто ее под защиту не возьмет. Не только отец ее Темиркан, все племя чоро теперь не вправе заступиться. Платить выкуп мы не обязаны. Он давно с лихвой покрыт: пятьсот отборных валухов, каждый из которых, дойди он до Андижана, стоил бы доброго скакуна… Мне первому досталось тогда от нашей достопочтенной байбиче Букен за то, что, мол, будто я совратил бая. За то, что байбиче обругала меня за эту албарсты, ее родители мне должны десять верблюдов. Довольно, тащите ее. Нет снисхождения потаскухе! Укутайте ее хорошенько в сухой куст шиповника, сдерите три шкуры со спины, сбрейте наголо волосы. Пока солнце не село, покажем ее людям!
Когда на розовое, как молозиво, и нежное тело Гульбюбю легли первые удары плетки, бедняжка громко вскрикнула:
— Добрые люди, скажите, за что вы меня бьете, чем я провинилась перед вами?
Четыре дюжих джигита вмиг укутали ее в колючий куст шиповника. С каждым посвистом плеток на розовом теле выступало все больше липкой крови.
Абыке, приятель Серкебая, разъярясь, каждый удар своих молодцов сопровождал бешеным окриком:
— Так ее! Так ее, распутницу! Мы безжалостно наказываем эту женщину, она осмелилась опозорить своего мужа. Подобная участь ждет каждую изменницу! Выбейте из этой сучки всю блажь и дурь!
О незапятнанная Гульбюбю! Ей не выдержать мучительной пытки. Но когда цель ее палачей — проучить несчастную в назидание другим женщинам — была достигнута, Гульбюбю вытряхнули из колючего кустарника, окатили ледяной водой и привели в чувство. Девичьи косы распустили, а лицо натерли сажей. На двугорбого верблюда швырнули завалящую подстилку и усадили Гульбюбю задом наперед. Набросив ей на плечи охапку разноцветных лохмотьев, поручили джигиту вести верблюда с девушкой напоказ из аила в апл.
Она не могла ни плакать, ни молить о пощаде. Абыке заставил ее повторять:
— Подобная кара и возмездие настигнет каждую женщину, которая изменит своему мужу и осквернит чистую брачную постель. О люди, берегитесь женщин, которые приносят несчастье!
Батийна увидела, как беззащитную, измазанную угольной сажей Гульбюбю провозят по аилам. Сердце у нее сжалось от боли, и она поспешила в свою юрту. Ноги не слушались, Батийна едва доволочилась до постели. Красавица Гульбюбю! За что ее так?
Чьи-то ласковые дрожащие ладони коснулись ее мокрого лица.
— Что с тобой, дитя мое? Не плачь, не печалься. Бедняжка Гульбюбю отвечает головой за то, что согрешила телом. Зачем же тебе напрасно терзаться?
Батийна по голосу узнала юную свекровь Гульсун.
— О мамочка, зачем на свете существует несправедливость? Расскажи об этом ате, попроси его заступиться.
— Бедное мое дитя! — Гульсун проговорила тихо и сердечно. — Хорошо, я скажу. Не побоюсь. Но прислушается ли окаянный старик к жалобе нашего с тобой сердца? Возможно, и прислушается, но кто послушает его? Что дельного можно ожидать от дряхлого старика? А вдруг старейшины скажут ему: «Бог с вами, бай, вы с ума спятили? Кого вы защищаете? Если дать свободу нечестивицам, они, пожалуй, при всем народе начнут задирать подолы. Через вашу же седую голову перепрыгнет и ваша молодая байбиче». От таких слов Атантай, глядишь, согнется, как старые носилки под тяжестью земли. Так и знай, Батийна. Во всей этой скандальной суматохе виновата дочь Бармана. Это она постыдным поступком навлекла тень на наши головы. — Гульсун вела себя, как многоопытная байбиче. Погладив сноху по косам, добавила: — Брось, напрасно не сокрушайся. Чего нам с тобой не хватает? Над нами свои юрты, в постели рядом свои мужья. А престарелому отцу лучше не знать о твоих горестях. Не стоит его тревожить. А то он сокрушенно скажет: «Что это с нашей невесткой? Разве кто над ней издевается?» Всегда будь веселой. Я замечаю, некоторые жены наших родственников шепчутся тайком про тебя, Батийна. Иногда я слышу, как о тебе недовольно поговаривает и старший мой сын — Кыдырбай: «Чего, мол, не хватает нашей невестке Батийне? Юрта у нее своя, казан и очаг свой. Может, ей бы хотелось, чтобы мы всем родом Атантая прислуживали ей?» А моя сноха Турумтай, сама знаешь, очень жадная. Ей совсем не нравится, что ты помогаешь беднякам. Я сама слышала, как она внушала Кыдырбаю: «Твоя сноха, кажется, готова раздать все наше богатство. Раздает и меха, и шкуры, и шерсть, и еду. Надо укоротить ей руки». Послушай моего совета, дорогая, и не делай глупостей.