— Я семь с половиной!
— Я даю восемь!
— Ни полушки больше!
— Чтоб мне ноги сломать, если я что прибавлю!
Торговались не менее четверти часа — все для одного.
Совсем ее сбили с толку и, наконец, заплатили десять гульденов.
— Ну, слава богу, — прошептала Маргоська, сжимая деньги в руке. — Они бы рады задаром взять… Что за народ!
Она с нежностью поглядела на коз, перекрестила их на прощание и отправилась искать Юзка. Нашла его возле ратуши. Он стоял тут с другими парнями. Все были готовы в путь.
— Продали?
— Господь помог…
— За сколько?
— Недорого, Юзусь, недорого. За десять…
— Слава богу.
— Идете уже?
Мать жалобно поглядела на него.
— Только меня дожидаются…
— Постой-ка…
Она сунула руку за пазуху, достала тряпицу, развязала ее и принялась считать:
— Один, два, три… вот тебе все десять. На-ка!
— Один хоть себе оставьте… — прошептал Юзек, беря деньги.
— На что?
— Пригодится хоть на соль…
— Спрячь! Мы тут обойдемся. Тебе скорей понадобится.
— Так я вам пришлю.
— Сперва проси у господа бога здоровья. О нас не заботься. Как-нибудь перебьемся…
— Ну, пошли? — послышались голоса.
— Юзусь, сынок! Еще я позабыла тебе сказать: ты с кем попало не водись, работай хорошенько да береги здоровье, не надрывайся…
— Ну, ну, ладно!
— Да пиши нам, как тебе там живется.
— Оставайтесь с богом!.. — прошептал Юзек, целуя матери руку.
— Юзусь! Юзусь! — мать громко разрыдалась. Она обхватила склоненную голову сына обеими руками, и слезы градом брызнули на его волосы.
— Благослови тебя бог… пресвятая матерь его… — Больше она не могла вымолвить ни слова. Поцеловала его мокрые волосы и перекрестила широким крестом.
— Пора уже! — крикнули Юзку.
Он подошел к ожидавшим его парням, и всей гурьбой они двинулись к железной дороге. Издали Юзек еще раз обернулся и утер рукавом заплаканные глаза.
— На все воля божья! — чуть слышно проговорил он, догоняя остальных.
Маргоська долго смотрела ему вслед, кусая кончик льняного платка, который повязала в дорогу. А слезы, круглые как горох, скатывались с ее руки на землю.
Прохожие толкали ее. Она машинально отодвигалась и, не отрываясь, глядела в ту сторону, куда ушел Юзек — в далекий мир…
Наконец молча помолилась за него богу и плача пошла домой.
Зося выбежала к ней навстречу на берег.
— Мама, где козы?
— Продали.
— А Юзусь?
— Юзусь?.. — мать не могла говорить, ее душили рыдания. — Уехал, дочка.
— Но он скоро вернется?
— Вернется.
— Жалко вам коз, мамуся? — спросила девочка, заметив слезы в глазах матери.
— Иди, иди, дочка. Не болтай…
Они вошли в хату.
Мать опустилась на лавку, ей не хотелось двигаться, даже раздеться.
— Как тут пусто у нас! — прошептала она.
— Не горюйте, мамуся, мы купим других, и опять…
— Дочка моя… — мать притянула ее к себе. — Доченька!..
Она долго плакала над ней, а Зося утешала ее, как умела.
……………………………………………………………………..
Шла студеная, морозная зима, суровая к бедноте. Что у кого было, давно свезли с поля и глубоко попрятали. Батракам нечего было прятать. Милостив господь и матерь божья — может, они их не оставят…
Опустевшие поля пугают диким своим унынием… Весь мир мнится заброшенным перелогом. Кажется, только в редких зеленых клочках озими затаилась и чуть теплится жизнь, но проснется она лишь весной…
Мертвящий холод сходит на землю и обращает в скелеты сочные стебли растений.
Утрами белеет сухое жнивье и сереет влажная картофельная ботва. Пусто, пусто вокруг…
Бешеный вихрь несется по полям, виснет на сучьях и стонет…
Солнце остыло, не греет, земля леденеет, мороз…
С ветром прилетают хлопья снега, белые, как пух…
Верно, там, на небе, рассыпали перья, и они падают, падают сюда, на землю. Если бы это манна падала, боже мой! — думают бедняки. — Встарь господь был милостивее к людям… Не так, как теперь!
Чудно́ живут эти Сатры!.. Хатенка их стоит на самом берегу, маленькая, ветхая. На крыше дранка местами вылетела, щели в стенах такие, что впору рогатому волу пройти… А они знай пилят свои доски изо дня в день.
— Могли бы вы хату покрыть.
— Не к спеху! — отвечают они людям. — Пусть себе стоит по воле божьей…
Зимой ее покроет снег, а летом им недосуг, так оно и идет.
«Кто останется в хате, тот и починит… — думает каждый. — Буду я стараться, не моя ведь».