— Как не слыхать! Пили они в корчме вместе с Томком из Скалистого, — ну, с этим, знаете, сыном покойницы Текли…
— Да, я знаю. Вечная ей память!
— Ну, пили они и пили, пока не стемнело…
— Когда ж это было?
— Третьего дня, вот когда был этот страшный ветер.
— С понедельника на вторник.
— Ну, спьяна-то, знаете, один другому чего-то наговорил, только не знаю, кто начал — Зысель говорит так, а мужики этак… Разве сообразишь? Но поругались они, знаете, как следует быть. Они бы еще в корчме подрались, да мужики их разняли… Тут с досады Собек опять за водку, пьет и пьет, наконец Зысель не стал ему больше давать. Он — на Зыселя. Зысель — в боковушку и заперся на задвижку. Тут со зла Собек разломал стойку и всю посуду переколотил вдребезги…
— Вот бешеный!
— И не говорите!.. Ну, в корчме ему уже нечего было делать, он и пошел прочь. А как раз перед ним ушел Томек…
— Они и сошлись!
— Как это было — не узнаешь. Собек говорит, что повстречал Томка по дороге и ткнул его кулаком раза два, не больше…
— Сколько же надо!
— А люди толкуют, что он до тех пор его молотил, пока сам из силы не выбился. Как сомлеет Томек, он, говорят, водой его брызгал, пока тот не очнется, и опять дубасит, так и добил…
— Похоже, что так…
— Мы ничего не знали. А сегодня он сам проболтался. Только не знал он, жив Томек или нет, пока жандармы не сказали, что помер…
— Достанется ему теперь!
— Еще бы! Человека убить — это не что-нибудь…
— А как старик?
— Бесится. А на кого злится, не поймешь. Сам ведь вырастил такого разбойника…
— Издавна Собку не сулили добра, издавна! Все отец виноват. Он, знаете, как его сызмальства учил? «Чуть кто тронет тебя, говорит, бери камень и лупи по башке!»
— Не пропала даром его наука…
— Видать, так!
— И как это у него совести хватило, милые вы мои! — говорила Ягнеска. — Человек ведь не скотина, мыслимо ли так избивать!
— И откуда такая ярая злоба?
— Спросите-ка! — ответила Хазьбета.
— Не стал бы он так, без причины…
— Сами знаете: где зло да беда, ищи бабьего следа.
— И то может быть…
— Не буду говорить, чего не знаю, — продолжала Хазьбета, — но думается мне, тут из-за Ганки вышло.
— Козеровой?..
— Из-за нее, конечно… Слыхала я, будто Томек от нее отступился, как узнал, что она уже не может ходить…
— До того ей худо?
— Мы ее с месяц не видали. Со дня на день ждет…
— Милые вы мои! Кто ж ей принес такое несчастье?
— Стало быть, счастье, раз она сама его нашла. Далеко-то ей не пришлось искать…
— Верно, Собек?
— Не кто иной…
— Ну, знаете, знаете, такого я тут наслушалась… — удивлялась Маргоська. — Вот Козере-то радость… Боже милостивый!
— Его водило, а дочку увело…
— И то!
— А как он обхаживал Собка. Господь и наградил его Собусем… поделом ему!
— Ох, люди, люди! Что же это творится на свете… слушай — не переслушаешь!
Долго они еще пряли в этот вечер, но немного прибавилось ниток на их веретенах. Зато рассказы тянулись беспрерывно, один за другим. Они бы до утра просидели, да нечем было светить.
Волей-неволей в полночь пришлось им отложить кудель. Хазьбета оделась.
— Не уходи еще! — просила Маргоська. — Посидим впотьмах, ничего.
— Да надо!
— Куда тебе спешить? Мужика своего пожалела…
— Боже! Такого мужика… И не говорите мне про него!
— Добрый человек…
— Да добрый… а мне что за радость?
— Талант у него.
— Век бы ему только размышлять! Думщик окаянный! Эх, и говорить не стоит. Будьте здоровы!
— Убегаешь?
— Надо! Как бы старик не заметил, что меня нет, вот бы мне досталось!
— Ну, так иди с богом… а завтра придешь?
— Как урву минутку, прибегу! Покойной вам ночи!
— Покойной ночи, Хазьбесь.
— Славная бабочка! — говорили они, когда Хазьбета ушла. — Нет-нет, да и забежит к нам…
— Дай ей бог!
Хазьбета теперь каждый вечер приходила с куделью. Хорошо им было прясть втроем. Зося тихонько стояла в стороне, снимая нагар с лучины. Она жадно ловила каждое слово, хотя как будто и не все понимала.
Однако она узнала, что Ясек не мил Хазьбете, что Хыба орет и лается, а Войтка за что попало колотит, что, как взъестся старик, невмоготу терпеть, и много, очень много еще она узнала.
«Жалко Войтка! — думала девочка. — Все бьют его и бьют… боже милостивый! На скрипке поиграть — и то ему нельзя, бедный Войтусь! И что он к нам не заходит? Верно, боится… да, конечно, боится! Поколотят его за это…»
— Сними нагар! Что ты стоишь? — бранила ее мать. — До того она стала бестолковая, не пойму с чего. И все что-то бормочет про себя…