Наверное, можно допустить, что смерть черниговского князя оказалась на руку Ярославу Всеволодовичу. Но даже если так, воспользоваться ею Ярослав не успел. В том же злосчастном сентябре 1246 года он и сам принял смерть — и тоже от рук монголов, отравленный в ставке тогдашней правительницы Монгольской державы, матери великого хана Гуюка Туракины-хатун, недоброжелательницы Батыя. Случилось это 30 сентября. Так смерть с разницей всего в десять дней соединила двух русских князей, жестоко враждовавших друг с другом при жизни.
В истории России два этих князя олицетворяют собой две линии, две политики во взаимоотношениях с Ордой. Во многом эти линии были противоположны. Ярослав избрал путь беспрекословного подчинения татарам, сотрудничества с ними; в дальнейшем путь этот продолжат его сын Александр Невский, а затем и князья Московского дома. В конечном же итоге этот путь приведёт к тому, что накопившая силы, избавившаяся от разорительных татарских ратей, окрепшая Русь сбросит-таки ненавистное ордынское иго. Путь Михаила был иным — этот путь привёл его к гибели, как должен был привести к неминуемой гибели любого, кто последовал бы за ним. Но для поколений русских людей два эти пути оказались в неразрывном единстве. Подвиг Михаила Черниговского, как и подвиг других мучеников за веру и великих праведников, оправдывал ту далеко не праведную жизнь, которую по большей части приходилось вести в годы татарской неволи русским людям, — оправдывал и давал надежду на то, что Бог помилует Русскую землю и освободит её от жестокого рабства. Наверное, можно сказать и так: без подвига Михаила, без осознания его смерти в Орде как отказа от принятия «поганских» обычаев татар, как подвига во имя веры — великой Куликовской победы не случилось бы точно так же, как и без благоразумной, осторожной, выжидательной политики суздальских, а затем и московских князей. И не случайно церковное прославление Михаила Черниговского и боярина Фёдора началось именно с Ростова — города, чьи князья более иных погрязли в угодничестве «поганым» татарам. Как оказалось очень скоро, не только им, но всей Русской земле жизненно необходимо было небесное заступничество новых мучеников за веру.
Смерть Михаила Черниговского оказалась, увы, не единственной смертью русского князя в ставке Батыя. В том же 1246 году здесь произошла ещё одна трагедия, о которой поведал Плано Карпини. «Случилось также в недавнюю бытность нашу в их земле, — писал он, — что Андрей, князь Чернигова… был обвинён пред Бату в том, что уводил лошадей татар из земли и продавал их в другое место; и хотя это не было доказано, он всё-таки был убит»32. Об убиении «от Батыя» некоего князя Андрея Мстиславича сообщают под тем же 1246 годом и отдельные русские летописи33. Правда, Андрей не был черниговским князем. Слова Плано Карпини, по-видимому, надо понимать в том смысле, что он княжил где-то в Черниговской земле, владея одним из небольших уделов. Обвинение, предъявленное ему, было очень серьёзным: по монгольским законам кража лошадей безусловно каралась смертью. Однако Плано Карпини, видимо, не случайно поясняет, что вина русского князя не была доказана: он был вызван в Орду и казнён там без должного расследования. Почему так произошло, мы не знаем. Возможно, что как раз в этом случае сказались «свирепость» Батыя и его личное чувство обиды и раздражения или были задеты какие-то его личные интересы. Отчасти это подтверждается тем, какое развитие получила история с казнённым русским князем.