Размышления Новикова, иногда слишком прямолинейные, хоть и перекликались с эпохой декаданса и страстью к тёмной стороне личности – но для Помпея, человека другого времени и понятий, были неприемлемы, особенно в юбилейном трёхтомнике. Он отказался от его печатания. Подобную вязь поэзии и болезни он посчитал вульгарной. Вместо новиковского opus magnum он решил дать дневниковую заметку доктора Дитриха.
До наших дней сохранился документ, с помощью которого можно было бы восстановить Даниловское вплоть до чайных ложек и чепчиков, а именно опись усадебного имущества. Её составил дед поэта. О Льве Андреевиче Батюшкове известно, что при Елизавете он воевал в турецком походе, а в 1770-х недолго побыл предводителем дворянства Устюжско-Железопольского уезда. Судя по письмам к сыну Николаю, отцу будущего поэта, нрав Льва Андреевича соответствовал слогу (“Ежелиже неисполнит моего повеления, то поеду в скорости сам в Петербург, и когда ево тут найду, то приезд мой будет к ево несчастию”).
Удалившись в Даниловское, Лев Андреевич зажил обычной помещичьей жизнью. Её материальная сторона отразилась в описи. Перед нами настоящий памятник быту классической русской усадьбы средней руки. Хваткий хозяйственник и сутяга, дед поэта успешно “приращивал” земли. К моменту рождения внука Константина он владел 342 душами мужского пола и 327 женского. Он выслал сыновьям опись для раздела имущества, если таковая потребуется. Как истинный помещик, он пёкся о настоящем ради будущего.
Большая часть вещей сохранялась в доме довольно долго, а кое-что и сейчас окружало Помпея. Среди этих предметов Помпей провёл детство, пока не умерла мать, а потом отец. В письмах к старшим сёстрам поэт Батюшков называл осиротевшего мальчика “нашим маленьким”. Сам он остался без матери примерно в том же, что и Помпей, возрасте. Кроме сестёр и брата, и единоутробной сестры Юлии, у Помпея никого не было.
Помпей хорошо запомнил первую встречу. К старшему брату он относился с детским благоговением – офицер, литератор! Но белокурый, небольшого роста человек, поднявшийся навстречу из-за отцовского стола, мало напоминал боевого командира. Он был похож на отца. Возможно, два образа, отца и брата, слились в сознании мальчика, тем более что Помпей годился Константину в сыновья. Однако настоящей близости между братьями никогда не было. Виделись они редко. Батюшков оплачивал Помпею пансион и с нежностью справлялся о нём в письмах. На этом его “отцовское” покровительство заканчивалось. Только когда придёт время канонизации Батюшкова-поэта, когда его объявят предтечей и учителем Пушкина, Помпей “сочинит” этот образ – старшего брата-отца и покровителя – для утверждения собственной легенды.
Дед Батюшковых Лев Андреевич был педантом, что хорошо видно по “статьям” описи. Их семнадцать, и каждая посвящена той или иной сфере материальной жизни в Даниловском. Мы знаем, что носили Батюшковы-помещики, каким иконам молились и какие книги читали, на чём готовили и ели, в чём и на чём спали, что запрягали зимой и летом, и чем запрягаемое чинили, и как звали тех, кто чинит, и тех, кто запрягает. Учтено было всё до последнего ухвата и “молошника” – мы даже знаем, сколько “водочных кубиков” (самогонных аппаратов) имелось в Даниловском. Описание одних только рюмок занимает полстраницы: “Рюмочка с золотом водочная, одна. С цветами рюмочка, одна. Полированных малых, две. Толстых с каёмочками водочных, три; да разбито три. Другого манеру с цветами малая водочная одна. Винных рюмок с цветами одиннадцать. Гладких к столу винных одиннадцать. Для наливки гладких малых двадцать одна. С цветами малых для наливки рюмочек, две. Блюдечек хрустальных для закусок разных шесть; в тем числе склеенное одно”. Иногда описание сопровождается пометкой, которая на мгновение приводит картинку в движение: “На заячьем меху одеял два, из них Александре Григорьевне отдано одно”. Из небытия извлечены даже несуществующие вещи, например, “сорочка галанская”, пущенная на галстуки, или шпага, “украденная Омельяном”.
До открытия уральских месторождений из болотной устюженской руды добывали железо. Пётр I метал в шведов ядра, отлитые на здешних “железопольских” заводиках. В Устюжне, расположенной при впадении Ижины в Мологу (устье + Ижина = Устюжна) – жили гвоздари, котельники, сковородочники, замочники, угольники. Шпагу, украденную Омельяном, можно было продать кому-нибудь из них, тем более что ходили из Даниловского в Устюжну одним днём. Дальнейшая судьба Омельяна могла бы многое сказать о характере Льва Андреевича. За “предерзостный поступок” барин имел право наказать его плетьми или розгами, и даже сослать в Сибирь. Подобная возможность появилась у поместных дворян еще при Елизавете. Принимая ссыльных за Урал, государство получало дармовую рабочую силу, а помещику взамен давалась рекрутская квитанция, по которой годный к службе крепостной освобож-дался от воинской повинности. Решение о степени вины и наказания принимал помещик. Рекрутская квитанция давала ему возможность освободить от армии хорошего работника, то есть сослать в обмен на белый билет увечных, нетрудоспособных – и ни в чём не виновных – людей.