― Выкладывай!
И Ромка торопливо сунул в карман руку. На стол посыпались скомканные, засаленные трешницы, рублевки, десятки… Старик суетливо подбирал и разглаживал их плоскими, точно доски, ладонями. Губы его беспрестанно шевелились.
— Все до одной! — вздохнул Ромка, кидая на стол последнюю пятерку с надорванным уголком.
Серафим Кириллыч так долго и пристально смотрел Ромке в глаза, что у того по спине побежали мушки.
— А сколько себе, отрок, отчислил?
Ромка отчаянно затряс головой.
— Не ворочай бельмами-то! Перекрестись!
— Тоже скажете! Я же пионер, Серафим Кириллыч!
Сжимая в узловатых, землистых пальцах стопку денег, старик скрылся в глубине полутемной столовой, прокричав из дверей:
— Разожги самовар. Чайком позабавимся!
Схватив со стола оставленную ему пятерку, Ромка побежал на кухню.
«А я-то, дуралей, размечтался! Считал — самое меньшее — десятку даст. А он… — Ромка обиженно вздохнул. — Эх, скорее бы сотню накопить! Тогда уж… Тогда калачом меня сюда не заманишь. Ни-ни! А как только куплю в комиссионке старый морской бинокль, как только принесу его домой, сразу же без всякого промедления сажусь за работу! Посмотрим потом, как все заахают: и Пузикова со своими цыплятами, и Анна Абрамовна. Пусть потом говорят: «А ведь наш Ромашка исключительный талант! Такое придумал!»
За чаем, прислушиваясь к ласковому мурлыканью полуведерного самовара с мутными, позеленевшими боками, подобревший Серафим Кириллыч пустился в «приятные для ума рассуждения».
— Жизнь человеческая, брат мой Роман, куда какая мудреная. Возьмем для примерного сравнения мою особь, — мечтательно заворковал старик, откидываясь на спинку скрипучего стула. — Чего, спроси, достиг я в нашей социалистической жизни? Не хвалясь скажу: полного материального и продовольственного обеспечения. И не каким-нибудь тунеядством, а собственным горбом. Тридцать годков трудился на поприще охраны лесонасаждений. И в настоящее время получаю от государства пенсионное содержание.
Серафим Кириллыч отпил из стакана крутого кипятку, погладил ладонью серебристый ежик на большой лобастой голове.
— Сам видишь, брат Роман, хозяйство мое — полная чаша, — продолжал он изливать душу сидевшему перед ним «брату», в награду за смертельную скуку усердно уплетавшему вишневое варенье — густое, засахарившееся и провонявшее нафталином. — Если бы не померла в одночасье в прошлом году моя супруга, что бы, спрашивается, мне еще требовалось? Прямо скажу — ничего особенного. А теперь я одинок, как перст. Управься-ка и с огородом, и с садом, попробуй! Сам видишь — претяжело. И встает на повестке дня вопрос: неминуемо мне обзаводиться сподручной спутницей жизни.
Тут жадный до сластей Ромка чуть не поперхнулся. О настойчивых и пока еще безрезультатных поисках Серафима Кириллыча «сподручной спутницы жизни» знал весь Красноборск. Но престарелый жених оказался на диво разборчивым и привередливым. Одни невесты не устраивали его «по причине преклонных лет», другие оказывались строптивыми или нерасторопными, третьи «не рачительны к хозяйству и легкодумны».
— Признаюсь, брат Роман, от всей души: я даже собираюсь ремонтишком кое-каким заняться. — Серафим Кириллыч искоса, с опаской поглядел на Ромку, выскребавшего из вазочки чайной ложкой остатки варенья. — Надумал печь перекладывать. Пироги чтобы можно было печь, когда хозяйка появится.
Свинцовые глаза старика налились живительной теплотой, скрипучий голос слегка поотмяк.
— Печь надумал перекладывать. Да вот вопрос: где кирпичей достать? И надо-то всего сотню.
— А вы… вы с Татьяной поговорите. Она же на кирпичном! — нашелся Ромка. Про себя усмехнулся, представляя, что бы из этого вышло.
— Тоже мне… насоветовал! — махнул рукой Серафим Кириллыч. — У твоей двоюродной сестрицы, поди, на уме ха-ха да хи-хи! И молодые шалопаи… прости господи!
— Что вы, Серафим Кириллыч! Видели б, как Татьянка нынче поутру одного молодца отшила! — выпалил Ромка, еле удержавшись от хохота. — Честное пионерское! — прибавил он, шаря глазами по столу: нет ли тут еще какого-нибудь лакомства?
— И справедливо, справедливо! — воодушевляясь, закивал старик. — В наше атомное время не часто встречаются серьезные девушки. Таких теперь днем с огнем самой милиции не сыскать! Не подложить ли вареньица, Роман? У меня его предостаточно, не сумлевайся.
Ромка вздохнул.
— Спасибочко. Вот если б вы мне еще… еще пятерку подкинули. — И он снова вздохнул. — Такого другого дурака, как я, вам вовек не найти.
Крякнув, старик пошарил в кармане и положил перед Ромкой рублевку.