Тимка приподнял от книги свою курчавую голову.
— Ты кончил молоть чепуху? Аль еще нет? — спросил он брата, щуря уставшие от долгого чтения глаза. — Или ты не в своем уме?
— Потеха! — хохотнул Костик. — Я в самом ясном своем уме! Как никогда! Ты вот вставай и смотри… а то расселся, будто султан. Меня как что, так нравоученьями всякими пичкаешь, а сам? Сам с ногами на кровати!
Присев перед манившим к себе загадочным черным сундучком, Костик хлопнул по его крышке ладонью.
— Здесь хранятся боевые… боевые… Вспомнил: боевые реликвии! Прыгай сюда, Тимка!
Неохотно слез Тимка с раскладушки, неохотно подошел к брату. Со всех сторон оглядел пыльный сундучок. Потом сказал, присев рядом с Костиком:
— Валяй… откупоривай свой клад.
Снова отстегнул Костик неподатливую накладку, глянул на Тимку потемневшими до черноты глазами. И сразу рывком поднял крышку.
— Да-а… Боевые, говоришь, реликвии? — протянул насмешливо Тимка. — По-твоему, столярный инструмент… — И он не докончил — подавился смехом.
Костик обескураженно молчал. В сундучке лежали рубанок, разные там стамески, пилки… И все-то, все в образцовом порядке.
Глядел Костик на рубанок, блестящий, цвета старой слоновой кости, и думал: «Сколько раз в жизни держал в руках дедушка вот этот самый рубанок? А когда после работы прятал рубанок в сундучок отдыхать, рубанок еще долго, наверно, хранил тепло его рук, умелых и прилежных. И он, мой дедушка, никакой работы не гнушался, даром что был красным чапаевским командиром! Бабушка сказывала: после гражданской войны он парты для школ мастерил, рамы, двери… Тогда разруха была, и у ребят в школах не было ни парт, ни досок… Ничего не было. И дедушка вот этим рубанком строгал доски. Строгал и пел негромко, для себя, любимую Чапаем песню: «Ты не вейся, черный ворон, над моею головой…»
Возможно, Костик еще долго бы перебирал в памяти рассказы бабушки о своем деде-герое, но тут Тимка обнял брата за плечи и спросил, заглядывая ему в лицо:
— О чем, парнище, взгрустнул?
Длинные светлые ресницы взметнулись вверх, и Костик встретился с глазами Тимки. С минуту они молча смотрели друг на друга… Никогда, кажется, Костик не видел в эдакой близости Тимкины глаза, такие сейчас добрые, такие родные. А его дыхание — ровное, чистое — Костик ощущал на своем лице. Теплота этого дыхания как бы проникала в самую душу. И Костик, сам не зная, что с ним, прижался вдруг к Тимкиной груди.
— Ты не озяб? — шепотом спросил Тимка.
Костик покачал головой. А еще через миг у него дрогнули уголки припухших губ, и он сказал тоже шепотом:
— А давай, Тимк, построим фрегат… У дедушки в этом черном сундучке всякие столярные инструменты найдутся. Построим и назовем его… знаешь, как? «Чапаевец Круглов». В честь дедушки.
И глаза Костика неистово блеснули, блеснули так, словно он смотрел в это время на жаркое танцующее пламя костра.
Фрегат „Чапаевец Круглов“
Постройкой фрегата Тимка увлекся чуть ли не с большей страстью, чем Костик. Он совсем забыл про свою толстущую книгу и вместе с Костиком строгал, пилил, тукал топориком.
На полу в комнате валялись легкие завитки стружек, палки, обрезки тонких дощечек. И ненастье уж не удручало ни того, ни другого. Весело жилось в эти дни и Мишке: он гонял по комнате золотые колесики-стружки, прыгал Костику на спину, усаживался ему на плечо и рассказывал свои уютные нескончаемые сказки.
В конце четвертого дня Тимка и Костик сидели на полу и любовались своим фрегатом «Чапаевец Круглов». У этого фрегата в тридцать сантиметров длиной все было как у настоящего парусника: и бушприт, и мачты, и руль. Не хватало лишь парусов — упруго надутых попутным ветром парусов. Тогда-то их легкий увертливый корабль забороздит воды морей и океанов.
— Тимк, а из чего мы сделаем паруса? — спросил Костик, вдоволь наглядевшись на фрегат с тонким, гордо поднятым вверх носом. — Давай из платков? А?
Тимка покривил губы.
— Боевой фрегат с пестрыми, в клетку парусами? Не пойдет! Это тебе не балаган!
— А из чего же? — Костик провел порезанным пальцем по бушприту. — Для снастей у нас есть суровые нитки, а вот паруса…
Поворошил Тимка кудри, вившиеся из кольца в кольцо, потянулся с хрустом в суставчиках, сцепив на затылке руки. Внезапно он вытянул шею, прислушался.
— Тсс! Ни слова!
Костик глянул на Тимку и тоже прислушался.
Тихо. Тишина вдруг стояла необыкновенная, прямо-таки первобытная. Точно на всей планете, кроме Костика и Тимки, не осталось ни одного живого существа.