— А теперь они сожгут нас, — невыразительно сказала Тави, уставившись в пространство. — Как чумных крыс. Разносчиков заразы.
— Сами они крысы, — со злостью сказал Касиан.
— Ты ведь соврал им про Марбург. Я знаю. Я видела. Инженер Моро экспериментировал с Синей Смертью. У того человека ее не было. А теперь нас сожгут… Как крыс.
— Сами они крысы, — повторил Касиан. — И на них найдется свой крысиный волк…
— Ты ведь меня предал, — сказала Тави и тут же поправилась: — Продал. Тогда, в машине. Ты был готов продать меня инженеру Моро. Ты для этого меня украл?
— Заткнись, — сказал Касиан.
— А иначе ты снова меня ударишь? — усмехнулась Тави.
— Нет, — сказал Касиан. — Иначе я тебя убью.
В глубине казармы, у входа что-то негромко звякнуло, а потом заскрипела дверь. Касиан поднял с пола табурет и на цыпочках двинулся к выходу. В предбаннике казармы лампочек не было вовсе, а окна была забиты фанерой, и царила кромешная тьма, которую распорола бледная полоска света из-под наружной двери. Дверь открылась, впуская пляшущий свет белого термитного пламени и высвечивая темный силуэт в дверном проеме. Касиан взмахнул табуретом; но тень в тот же миг нырнула в помещение, растворяясь во тьме, и табурет с грохотом врезался в стену. Входная дверь захлопнулась, и в наступившей темноте Касиан остался один на один с незнакомцем. Секунду-другую Касиан не слышал ничего, кроме собственного дыхания и бешеного перестука в висках; а потом на плечо ему легла мягкая, но сильная ладонь, и очень тихий голос сказал ему прямо в ухо:
— Конбан-ва, Касиан-сан. Надеюсь, я не слишком задержался?
6
Над садом во внутреннем дворике туман лежал пластами: первый слой белесоватой дымки висел у самой земли, клубясь над матово-черной поверхностью пруда и окутывая обросшие зеленоватым мхом валуны; чуть выше, на уровне человеческого роста курилась вторая прослойка влажной мги, оседая мелкими капельками на резных перилах мостика, перекинутого через пруд и окружая тусклым гало пляшущий в каменном фонаре язычок пламени; и, наконец, высоко-высоко над черепичной крышей с загнутыми углами, запутавшись в кроне огромной криптомерии и в ржавых зазубренных кольях на вершине забора, трепетали под порывами ветра бесформенные клочья студеного, по-зимнему колючего тумана, состоящего уже не из капелек, а из тысяч мельчайших льдинок…
Ветер гудел в небе, как тяжелый бомбардировщик Халифата из тех, что во времена Реконкисты выжигали окрестности кассетными бомбами; но здесь, на дне двора-колодца, в традиционном японском садике, царила какая-то особенная, устоявшаяся за долгие годы и потому очень умиротворяющая тишина. Здесь вообще был иной мир: даже присутствие зимы здесь замечалось лишь в инкрустированной инеем коре криптомерии и пушистых белых гребешках на перилах мостика. Редкие снежинки, занесенные ветром в сад, бесшумно падали в черную воду пруда или таяли на полированном настиле веранды. От талой воды веранда блестела и в лунном свете казалась покрытой стеклом.
И это притом, что за массивными гидравлическими воротами аллода бушевала настоящая вьюга, и вынесенная за ворота кордегардия была уже почти полностью погребена под сугробами: только торчали из амбразуры стволы спаренного авиационного пулемета, да был расчищен от снега пятачок перед воротами, освещенный прожекторами, просматриваемый телекамерами и простреливаемый вышеупомянутым пулеметом.
Снаружи аллод Кисаки, пожалованный даймё Мицубиси своему верному хатамото Масамори-но-Нито, выглядел точь-в-точь как любой из соседних особняков, построенных местными купцами сразу после Реконкисты и выдержанных в стиле бункеров эпохи расцвета Империи; и только попадая внутрь, гость аллода мог оценить степень консерватизма японцев, возведших в сердце Европы точную копию японского дома эпохи сёгуната Токугавы…
Раздвижная дверь, ведущая на веранду, тихонько зашуршала за спиной Касиана.
— Касиан-сама, — прожурчал нежный голосок. — Холодает, Касиан-сама.
Касиан обернулся. Похожая на куколку японка в розовом кимоно с желтыми цветами жутковато улыбнулась зачерненными зубами. Бледное наштукатуренное личико оставалось неподвижным, как маска смерти.
— Холодает, Касиан-сама, — повторила японка, складываясь в поклоне. — Хозяин просит вас вернуться в дом.
У самого капонира Тави споткнулась обо что-то, и Нито ловко подхватил ее под локоть.
— Осторожно, Тави-тян, — сказал он. — Здесь скользко.
Асфальт был весь покрыт разводами инея и пятнами чего-то темного и густого, как машинное масло.