«Я понимаю вашу точку зрения, исходя из которой я предполагаю, что вы не собираетесь делать такое предложение. Хорошо."
Когда он вышел из душа, готовая и ожидающая сушилка просканировала его мокрое тело. Предварительно запрограммированный на заданный им уровень индивидуального комфорта, он начал испарять с его кожи воду и грязь, которые он поглотил. Стоя там, в одиночестве в своих личных гигиенических условиях на корабле, Флинкс размышлял о своем ближайшем будущем и считал его полным неуверенности, опасности и замешательства.
Не то, чтобы это когда-либо было иначе.
В некоторые дни он предпочитал одеваться, а в другие дни ходил по внутренностям Учителя совершенно голым. Поскольку он был единственным человеком на борту, ему не нужно было беспокоиться о нарушении табу наготы. Пип, конечно, не возражал. Поднявшись с места отдыха, где она задремала, совершенно равнодушная к своеобразной привычке своего хозяина погружаться в жидкость, бросающую вызов гравитации, она приземлилась на его голое правое плечо и устроилась. Ее стройная змеевидная фигура была теплой на его только что очищенной коже.
Натянув легкие штаны и комфортную рубашку с перьями, он направился к мостику Учителя. Рядом с ним продукт творческого инженерного гения Улру-Уджурриана функционировал бесперебойно. Внутри корабля была бы гробовая тишина, если бы в этой мертвой тишине не было слишком много привкуса самой смерти. Так что в настоящее время, и в ответ на его последнюю просьбу, тишина была нарушена мягкими звуками кантаты Sek-takenabdel. Как и многие из его сородичей, Флинкс очень любил часто атональную, но странно успокаивающую традиционную музыку транкса, которая в этой конкретной композиции звучала как не что иное, как колыбельные, которые пели злые, но приглушенные, наэлектризованные цимбалы.
Пока корабль мчался с неестественной скоростью через туманность высшей математики, в просторечии известную как космос-плюс, Флинкс устроился в единственном командирском кресле и угрюмо посмотрел в широкий изогнутый передний иллюминатор. Несмотря на то, что поле гравитации КК-двигателя корабля сместило его в ультрафиолет, вид на искаженную вселенную, окружающую его, был, как всегда, впечатляюще красивым. Пульсары и новые звезды освещали туманности, в то время как далекие галактики соперничали за известность с ближайшими солнцами.
Между тем, за пределами всего этого, в направлении созвездия Ботеса, что-то невообразимо огромное и злобное исходило из области, известной как Великая Пустота, угрожая не только Содружеству и цивилизации, но и всему, что находилось в поле его зрения. Его мысленное поле зрения, напомнил он себе. Отсюда необходимость, какой бы безнадежной ни казалась идея борьбы с чем-то таким огромным и чуждым, найти союзников. Таких, как, возможно, первобытная оружейная платформа, которая на протяжении тысячелетий маскировалась под десятую планету системы, известной как Пирасис.
При мысли об этом ему захотелось встать и принять еще один душ.
Он знал, что реакция столь же неэффективная, сколь и детская. Он не мог стереть отчетливые воспоминания о зле, которое, как он знал, было где-то там , не больше, чем память о своем беспокойном детстве, своем последующем беспорядочном взрослении и давлении, которое оказывали на него его хорошие друзья и наставники Бран Цзе. -Мэллори и Eint Truzenzuzex. Как и в случае с его нестабильным, хотя и усиливающимся и потенциально смертельным Талантом, он не мог отказаться от таких вещей.
Он смотрел на вселенную, и вселенная безразлично смотрела в ответ. Как именно он должен был найти блуждающее устройство Тар-Айим размером с планету? Гениальный Трузензузекс и проницательный Це-Мэллори не смогли дать ему много советов. Поскольку он был единственным, кто испытывал (или страдал, как он поправился) мысленный контакт с машиной, была надежда, что если он намеренно пойдет на ее поиски, то сможет установить с ней такой контакт снова. Предполагалось, что завяжется случайный разговор со всемогущим инопланетным артефактом.
И , размышлял он, в том маловероятном случае, если он это сделает? Как убедить такую реликвию участвовать в защите галактики. Ничего сверхважного — просто обычная галактика, в которой ему и всем, кого он знал, довелось жить. Откинувшись в кресле, он уныло покачал головой, хотя никто из присутствующих не заметил этого жеста, кроме Пипа и корабля.