Не помню как мы в ходе спора вышли на этот момент, но я сказал, что не долбоёб всю жизнь в шахте работать: бизнесом займусь. Резко это было с моей стороны. Получается они все долбоёбы, потому что всю жизнь в шахте отработали. Длинный, вон, с моим дедом начинал, с отцом работал, теперь со мной. Ну, тогда время другое было.
Обиделся Длинный. Орет. Каску на бок сдвинул, чтоб коногонка (Светильник головной — Прим. а.) мне в лицо не светила, и ближе подвинулся.
— Ты умный, блять?! Вон Воробей тоже уходил в бизнес, — махнул на мужика, сидящего рядом, — теперь бы уже на пенсии был!
— Так он, знаешь, какой матёрый бизнесмен был?! — перебивает кто-то из темноты, — Своей же тещё ночнушку с дыркой на спине продал.
Воробей заулыбался:
— Да-а… Теща мне доверяла, — в темноте от улыбки блестят белые зубы.
— Ну ты рассказывал… Даже лифчик тебя звала застегивать… — переключился на него Длинный.
— Та то было один раз.
— Ой, не пизди.
Грохочет комбайн — вЫрубался. Теперь надо, чтобы он отъехал, остановился, и шахтёры перенесли шестиметровые металлические балки. Между ними кинули деревянные брусья и закрепили. Называется это «сделать ремонт».
На днях в другой смене комбайн не остановили: горный мастер решил сделать план по углю, а потом все эти «ремонты» и вспомогательные операции. За время пока шла рубка, кровля отстоялась, и когда шахтёры начали тянуть балки, произошел обвал. Один погиб, другого, рискуя, полчаса ещё откапывали. Живой остался — переломало всего.
Нельзя так. Надо ремонт сразу делать. Но у этого горного мастера уже свое кладбище, сука…
Наши делают «ремонт», а мы с напарником лезем в «нишу»: комбайн завалил вход и туда приходится вползать. «Ниша» — самое ужасное место на земле. Представьте горячую сауну, которая наполовину заполнена жидкой грязью, и туда напустили газ. Много газа. Настолько много, что датчик на лампе сразу начинает бешено мигать, сигнализируя о том, что концентрация метана достигла того уровня, когда он может взорваться, или произойти внезапный выброс (Именно так и погибнут в этом месте два человека, вскоре после после моего увольнения). Когда лампа мигает — работать невозможно, поэтому я беру грязь и замазываю её. Порядок… Воздух сюда практически не поступает.
Дышать очень тяжело. Дуют специальные аэраторы, но их пережимают проволокой, чтоб была хорошая компрессия в молотках.
Загрохотал конвейер, и мы касками вычерпываем на него мерзкую жижу. Вроде всё — можно дальше рубить. Сквозь грохот мой напарник что-то мне говорит, но я не слышу, понимаю, что он что-то забыл и вылез с ниши.
Блять! Молоток не рубит нихуя! Надо керосинчику подлить. Я вожусь с молотком… Вдруг сильный удар в бок! Грохот сверху! Упала гидравлическая стойка, грудь забоя вывалилась и засыпала меня по пояс. Сука! Сейчас всё завалится! Короткая паника. Я пытаюсь встать, но понимаю, что мои ноги придавила глыба… Кричу изо всех сил, стараясь перекричать грохот лавы.
Длинный меня услышал, остановил конвейер и мигом прыгнул ко мне.
— Сюда, в «нишу»! Аккуратней!
На мне бьют глыбу.
На правую ногу не могу встать. Перелом?
— Людей нет тебя довести до ствола… Как-нибудь потихоньку доковыляешь или жди конца смены, — говорит горный мастер и пишет мне записку на ранний выезд.
Я прохожу мимо площади у ДК. У бетонных парапетов, несмотря на поздний час, ещё кто-то тусуется. Пара наркоманов в кепках молча лузгают семечки. Ближе к фонарному столбу стоят две тёлки и их парни (мужья?). Коляска, дети бегают вокруг…
Один ребёнок, лет шесть, стучит маме по ноге:
— Мама! Пошли домой, я уже замерз.
Мама очень занята: она что-то бурно обсуждает с подругой, которая одной рукой качает коляску, а другой деержит большой пластиковый стакан с пивом. У мамы в руках разорванная в клочья таранка, она мелкими движениями челюсти смакует кусочек сухой рыбы и при этом успевает говорить. У девушки на голове какая-то гулька, похожая на параболическую антенну, футболка в обтяжку с глубоким декольте. Ниже вылезшего из-под футболки жирового «спасательного круга» — короткая джинсовая юбка и шлёпки. Она повернула голову к ребенку. Сквозь большущие, жирно намазанные наращённые ресницы, по мне вскользь полоснули выпученные, полные ярости глаза. Взгляд, который считывает тебя за секунду. Он означает: «Так, что это за тип?! Нет, опять мне не подходит! Слишком хорош для меня: не будет меня бить бухой, а ведь мне так это нравится; не будет закладывать мою цепочку; я не смогу чувствовать себя госпожой, занимая у мамы деньги, доказывая в очередной раз ему, что он ничтожество и ни на что не способен. Мне такой, как этот прохожий, не нужен!»