— Ну ты и зараза, Киянка, — даже как-то устало сказал он. Почесал острое ухо, сделал обманное движение, будто собирается кинуть на нее заклинание-клетку, а затем, когда она среагировала, чтобы отбить — заставил подлокотники кресла сомкнуться у нее под грудью, надежно фиксируя… А потом кресло встало на дыбы, словно взбесившаяся лошадь, и буйно, шарахаясь из угла в угол и пугая придворных, поскакало из приемной сквозь распахнувшиеся двери по коридору к выходу. Эбигейл, ругаясь, делала пассы руками, но кресло только скачками неслось быстрее, словно получая хлыстом по крупу.
Натаниель брезгливо почесал щеку и потер испачканные руки одну о другую — у него, как у любой творческой личности, были фобии. Например, прикосновение к пыли и грязи вызывало ступор, страх и необоримое желание почесаться и вымыться. Прислушался — в глубине дворца раздался грохот — вздохнул и быстро очистил руки заклинанием. Предусмотрительно поставил на секретарскую полог тишины, чтобы не привлекать внимание охраны, а на себя — защиту от всех видов атакующих заклинаний. И на всякий случай — от физического урона, ибо кулаком малявка Эби била, как кувалдой.
Секретарь подняла голову, недоуменно огляделась, посмотрела на часы, которые показывали восемь часов пятнадцать минут.
— А где леди Горни? — недовольно осведомилась она.
— Ушла попудрить носик, — вежливо проорал Вудхаус, и мейсис Джонсон, кивнув, снова опустила голову к бумагам.
Грохот повторился, двери распахнулись — Горни, сжимая в руках два вырванных подлокотника кресла, сделанного из цельного дуба, сначала швырнула ими в эльфа, а затем с боевым гномским кличем «Эхху-так-так!» бросилась на противника.
Мейсис Джонсон писала, а секретарская превращалась в развалины. Вот отлетел от удара воздушным кулаком Вудхаус, ударившись спиной о двери кабинета, вот приморозилась к потолку Эбигейл. Секретарь только чихнула, недовольно поежилась и продолжила писать. Глухота — лучший полог тишины, знаете ли.
Пахнуло жаром, а из стен стали выпрыгивать камни и стрелять по эльфу, как по утке в полете. Натаниэль соответствовал — прыгал туда-сюда, ухитряясь отбивать их обратно и пытаясь воззвать к разуму разъяренной противницы. Впрочем, это было невозможно: гномы легко распалялись и с большим трудом возвращались к спокойствию. В отличие от эльфов, которые даже в драке были невозмутимы и сохраняли рассудок.
— Горни, — уговаривал он, — остановись! Сейчас придет магистр, и нас обоих выгонят со службы!
— Ну и пусть, — пыхтела гномка, раскручивая в руке огненный шар, — зато я больше не увижу твоей слащавой физиономии!
— Наши семьи будут опозорены!
— А ты думал об этом, когда оставлял меня в лозе?
Столкнулись два воздушных кулака, рухнула люстра.
— А ты — когда ставила ловушку на русалку?
— Это была превентивная мера! — крикнула Эби, отбиваясь. — Я знала, что ты захочешь меня остановить! Разве не ты, чтобы стать первым, поставил мне подножку, когда я сдавала полосу препятствий на экзамене на пятом курсе?
— Это была случайность, — высокомерно огрызнулся Натаниэль. — Сейчас же я подозревал, что ты ночью подстроишь гадость — разве не ты подменила мое распределение во дворец? Я полгода отпахал в деревне Гнилые топи, пока Корнелиус не разобрался!
— Не я, а отец без моего ведома, — зашипела Эбигейл. — В любом случае я была лучшей на курсе! Я сидела и училась, пока ты гулял и пил!
— А ты завидуешь, что я талантливее и мне все давалось легко? И не нужно было высиживать знания задницей, как тебе?
— Это называется усердие! — фыркнула Эби. — И поэтому я должна быть тут единственной помощницей! Но один Белоручка поплакался папочке, и впервые за сотни лет во дворец распределили двух выпускников!
— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — ледяным тоном отозвался Натаниэль, уворачиваясь от удара. — Я был вторым на курсе после тебя, и только из-за непереносимости некромагии. У нас разница в одну десятую балла. Папа тут ни при чем. И не называй меня Белоручкой, Шестеренка.
— Ты назвал меня землеройкой на первом курсе!
— Я был пьян, а ты порвала мне штаны.
— Потому что вы достали залезать по моему окну к своим пассиям!
— О, Пряха! Все Горни — мнительные и психованные.
— Все Вудхаусы — подлые негодяи!
ГЛАВА 3
О ТОМ, ЧТО ЗА СОПЕРНИЧЕСТВО НУЖНО ПЛАТИТЬ
«Весь магический мир замер в ожидании перемен. Стабильность и мощь, олицетворением которых является мэтр Корнелиус Фрай, уходят в прошлое. На смену им приходят хаос и разрушение. Имена их, увы, всем хорошо известны».