- Нет смысла бороться за то, что она сама будет рада отдать мне этой же ночью, - громко сказал он.
Учительница прокашлялась и снова взялась за список класса.
Что-то вспыхнуло во мне. Я встал и отправился к задним рядам. Девочка уже заняла свое место и сидела там, всхлипывая, пока учительница зачитывала список. Я подошел к парнишке, тот ковырял свои грязные ногти. Взяв тяжелый стул в проходе, я сказал:
- Погляди, малыш, у меня есть для тебя кое-что. - и обрушил стул на его голову. Он рухнул на сиденье, из глубокой раны текла кровь.
Учительница выбежала из класса и тотчас вернулась с директором. Он потащил меня за руку в свой кабинет. Я сидел там, пока он вызывал скорую помощь и отдавал распоряжения.
Затем он повернулся ко мне. Сказал, что все происходящее за последние два месяца в школе связано с моим отвратительным поведением, и потребовал объяснений.
Пока я говорил, лицо его наливалось краской.
- Так, - сказал он, - мне надоели ваши войны. Вы что думаете, здесь можно вести себя как на улице? Пора, наконец, начать проявлять хоть какое-то уважение к власти. Я не намерен сидеть и наблюдать, как вы убиваете друг друга. Я вызываю полицию.
Я вскочил.
- Мистер, но полиция отдаст меня под суд!
- Надеюсь, что да, - промолвил директор. - По крайней мере остальные монстры научатся кое-чему.
- Вы вызовете полицию, - сказал я, дрожа от ярости и страха, - но когда-нибудь я выйду из тюрьмы и вернусь сюда, чтобы убить вас. - Зубы мои стучали, когда я говорил это.
Директор побледнел. Помолчал.
- Ну что ж, Круз, я отпускаю тебя. И чтобы никогда больше я не видел тебя в школе. Я советую тебе бежать, и как можно дальше. Ты понял?
Я понял.
Сам по себе
Я решился бежать.
Жизнь, основанная на ненависти и страхе, не позволяет думать ни о ком, только о себе; я же ненавидел всех, включая Фрэнка, потому что он олицетворял для меня власть. И когда он стал препятствовать моей свободе и настаивать на возвращении в школу, я решил бежать.
- Никки, - говорил Фрэнк, - Нью-Йорк - это джунгли. Люди в нем живут по законам джунглей. Выживают сильнейшие, жестокие. Ты не знаешь еще жизни, Никки. А я живу здесь пять лет и знаю. Здесь полно воров, проституток, убийц. Кто-нибудь из этих парней убьет тебя. И никто даже не узнает, что ты убит, пока какой-нибудь бродяга не наткнется на твое гниющее под кучей тряпья тело.
Фрэнк был прав. Он настаивал, чтобы я возвращался в школу, а я знал, что будет так, как я задумал.
- Никки, я не могу заставить тебя. Но если ты не пойдешь в школу, то пропадешь.
- Но директор исключил меня. Он велел мне не показываться там больше.
- Не хочу и слышать. Ты должен ходить в эту школу.
- Если ты думаешь, что я вернусь туда, ты дурак. А если ты будешь меня заставлять, - я убью тебя.
- Никки, ты мой брат. Давай прекратим глупый разговор. Мать и отец велели мне заботиться о тебе. Так вот: или ты идешь в школу, или уходи вообще. Можешь бежать, если хочешь. Если ты убежишь - то все-равно вернешься когда-нибудь, тебе некуда деться. А раз вернешься - то пойдешь в школу.
Этот разговор состоялся наутро в пятницу, перед тем как Фрэнк ушел на работу. А днем я оставил на кухонном столе записку, что уезжаю на неделю к друзьям. Никаких друзей у меня не было, просто я не мог больше оставаться у Фрэнка.
Вечером в поисках жилья я забрел в Бедфорт-Стувезант, район Бруклина. Я подошел к группе подростков, околачивающихся на углу улицы:
- Можно ли здесь снять комнату, ребята?
Один посмотрел на меня, затягиваясь сигаретой:
- Да, там, за углом, увидишь моего старика, ну, одного из пьянчужек, играющих в карты... поговори с ним... он подыщет тебе апартаменты... - Другие при этом рассмеялись.
«Апартаменты», о которых говорил парень, находились в центре огромного жилого квартала на Форт-Грин-Плейс. Более тридцати тысяч человек проживало в этом месте, в основном негры и пуэрториканцы. Форт-Грин простирался от Парк-Авеню до Лафайет-Авеню, окружая Вашингтон-Парк.
Я подошел к игрокам и спросил старшего, есть ли у него комната в аренду. Он оторвался от карт и пробормотал:
- Ну, есть. А зачем тебе?
- У меня нет жилья.
- А есть у тебя пятнадцать долларов? - спросил он, сплевывая мне под ноги.
- Сейчас при себе нет, но...
- Тогда у меня нет для тебя комнаты, - сказал он, отворачиваясь. Его напарники даже не подняли головы.