Я боялся идти в больницу, однако понимал, что мне нужна помощь. От потери крови я ослабел, а чтобы добраться до Камберлендского госпиталя, нужно было через Фултон-Плейс пересечь Вашингтон-Парк. В конце концов я решил, что надо все-таки идти, пока совсем не истек кровью.
Я стоял возле пожарной станции, ожидая, когда на светофоре зажжется зеленый, - как вдруг в глазах у меня все поплыло, и я понял, что должен перейти улицу прежде, чем потеряю сознание. Пошатываясь, я добрался до середины улицы и услышал оклик. Один из «Мау-Маус» спешил мне на помощь. Это был Тарзан, чудаковатый парень в широкополой мексиканской шляпе.
- Тебе что, жить надоело? - крикнул он, очевидно, решив, что я теперь совсем не в своем уме, раз вручил душу Богу.
- Друг, я ранен. Сильно. Помоги мне добраться до квартиры Израэля, хорошо?
Тарзан довел меня до дома Израэля, и мы кое-как одолели пять пролетов лестницы до его комнаты. Когда мы постучали к нему в дверь, была уже полночь. Дверь отворила мать Израэля и пригласила нас войти, видя, что я совсем плох. Из соседней комнаты вышел Израэль.
- Эй, что это с тобой? - не поняв, расхохотался он.
- Меня ранил один из «Бишоп».
- Надо же! Я и не думал, что с тобой может такое приключиться.
Мать Израэля оборвала разговор и велела отвести меня в госпиталь. Израэль с Тарзаном помогли мне спуститься по лестнице и привели в ближайшую больницу. Тарзан согласился взять у меня бумажник, в котором лежала долларовая банкнота, и сообщить обо мне моему брату Фрэнку. Израэль же остался ждать, когда меня осмотрит врач. Оказались перерезанными сухожилия - меня нужно было срочно прооперировать.
- Не беспокойся, друг, мы достанем того, кто это сделал, - сказал помрачневший Израэль мне вслед, когда меня увозили в операционную.
Я хотел ответить, чтобы он не вздумал мстить. Бог Сам обо всем позаботится. Но дверь за мной уже бесшумно закрылась.
Рано утром на следующий день Израэль уже был у меня в палате. Я еще не вполне пришел в себя после наркоза, однако заметил в нем некую перемену. Разлепив, наконец, глаза, я увидел, что он постригся наголо.
- Эй, отчего это ты полысел? - пробормотал я.
На лице Израэля появилось прежнее, жестокое выражение:
- Сначала они обстреливают нас у церкви, потом нападают на тебя! Все эти песни про Иисуса - для пташек небесных. Этот ублюдок не имел права так с тобой поступать. Я добуду его для тебя...
Я окончательно пришел в себя и заговорил:
- Нет, друг, ты не должен этого делать! Я сам мог рассчитаться с ним вчера, но предоставил все воле Божьей. Если ты снова пойдешь с оружием на улицу, то никогда больше не вернешься. Помнишь, что говорил Дэви о том, чтобы перековать мечи на орала... Останься со мной и забудь про всякую вражду.
Я попытался сесть и тут заметил Лидию и Лоретту, пришедших с Израэлем. Слабость от потери крови и перенесенной операции еще давала себя знать, и я рухнул обратно на постель. Правая рука от кончиков пальцев до локтя была в гипсе.
Лоретта, изящная темноволосая итальянка, с которой я несколько раз встречался, вступила в разговор:
- Никки, Израэль прав. Если ты не вернешься к нам, эти парни заявятся в больницу и пришьют тебя. Давай, пусть все будет по-старому, а? Поправляйся и вернись снова в «Мау-Маус». Мы тебя будем ждать.
- Ты тоже так думаешь? - спросил я, повернувшись к Лидии.
Она удрученно поникла и проговорила:
- Никки, я должна тебе кое-что сказать. Мне очень стыдно, что я сознаюсь в этом только сейчас, когда должна была сделать это давно. Я тоже христианка... вот уже два года.
- Что?! - не поверил я своим ушам. - Ты хочешь сказать, что все это время была христианкой? И ни разу не сказала мне об этом? Как же ты, если веруешь, могла делать все то, что ты делала?! Вспомни, что мы только вместе не вытворяли... Не называй себя христианкой. Христиане так не поступают. Они не стыдятся своей веры в Бога. Я не верю тебе.
Лидия закусила нижнюю губу, она стиснула в руках мою простыню, и на глаза ее навернулись слезы:
- Мне очень стыдно, Никки. Но я боялась разговаривать с тобой о Христе. Боялась, что, если скажу о своей вере, ты больше не захочешь иметь со мной дела.
Израэль обошел кровать, чтобы оказаться ко мне поближе:
- Эй, брось, Никки! Ты просто в расстроенных чувствах. Тебе станет лучше. Мы с Лореттой считаем, тебе надо вернуться в банду. Не знаю уж, что там думает Лидия. Пораскинь обо всем мозгами и не волнуйся. Я поговорю кое с кем из ребят, и мы раздобудем тебе того парня...
Я отвернулся. Лоретта подошла и поцеловала меня в щеку. Когда Лидия тоже наклонилась надо мною, чтобы поцеловать, я почувствовал у себя на лице ее горячие слезы.