Мышонок бы так не стонала.
Запал прошел. Остались одни лишь механические фрикции, не несущие удовольствия – и рыжей пришлось потерпеть, пока я не дошел до экстаза.
– Чувак, – возмутился Соломон, вламываясь с какой-то брюнеткой в спальню, – ты трахался в моей постели!
– Скажи спасибо, что не вашем обеденном столе.
Я поправил молнию и вышел, оставив подстилку там.
Замена в ее лице меня больше не интересовала.
Мне нужен был оригинал.
И я его получу.
12
МИРА
– Катенька, ты восхитительно выглядишь! Не видел тебя всего две недели, но ты определенно стала еще красивей!
– Отвали, Рыльцев.
– Алиночка, а ты тоже ничего. Волосы перекрасила? Тебе очень идет.
Алина показала средний палец.
– Лизонька, душа моя, поздравляю. Ты закрыла сессию на отлично, наверное, трудно было?
– Чего тебе надо?
– Ничего, разве не могу я сделать комплимент старосте?
– Мне не сдались твои комплименты.
– Ну ладно. Верочка…
Когда Рыльцев приветствовал всех девушек нашей группы, я опасливо замерла, ожидая, когда он доберется до меня.
Однако он просто скользнул по мне взглядом и отвернулся.
Будто меня и не было.
Неожиданно, но очень приятно.
С тех пор, как Панов взял меня на прицел – иначе назвать это я не могу – Рыльцев и Еремеев от меня отстали. Будто я вмиг в невидимку превратилась. И это меня просто безумно радовало. Учитывая, что и Панова я не видела уже целый месяц: с той самой странной встречи, когда я едва не потеряла сознание.
Целый месяц в режиме призрака. Никаких мажоров, неприятных разговоров, зажиманий в углу и словесных оскорблений.
Жизнь заиграла новыми красками.
Я даже чуть воспряла духом и начала искренне наслаждаться учебой. А еще поймала себя на том, что стала радоваться мелочам, на которые не обращала внимания раньше: бликам солнца на сугробах, пушистому снегу, декорациям магазинов, вкусным запахам с пекарен.
Меня не трогали целых тридцать дней, и я наивно считала, что так оно будет и впредь.
Но, оказалось, то была только передышка.
Я сидела на подоконнике и смотрела в окно. В маленьком кабинете, кроме меня, никого не было: все ушли обедать в столовую. Я же, утолив голод куском домашнего сливового пирога, наслаждалась одиночеством и прекрасным видом. Настолько расслабилась, что даже качала ногой от удовольствия и жмурилась на слепящее солнце – и потому не обратила внимания на то, как открылась дверь.
И, когда раздался знакомый голос, я все еще целую секунду продолжала блаженно улыбаться, пребывая в своем волшебном мирке – пока мой мозг не опознал его владельца и не подал сигнал опасности.
– Здравствуй, мышонок. Скучала?
Я медленно обернулась – а затем, спустя ту самую пресловутую секунду, слетела с подоконника, неверяще глядя на Панова.
Он был один. В кои-то веки я не видела рядом с ним ни громилу, ни того второго, который тогда принес поесть – но облегчения это отнюдь не принесло.
Панов, не дожидаясь приглашения, подошел ближе, сокращая разделяющее нас расстояние – и я с ужасом поняла, что вновь загнана в угол. Чтобы меня не было видно из коридора, я уселась на подоконник самого дальнего окна, и теперь мне некуда было скрыться: справа и слева стены, спереди – Панов.
– Вижу, что нет, – вздохнул он. – Неужто я настолько тебе неприятен?
Он ведь не думает, что я начну его разуверять, верно?
– Очень жаль, – он продолжал общаться с тишиной, – потому что ты-то мне как раз приятна. Даже очень. Настолько, что весь этот месяц я не переставал о тебе думать.
От его голоса меня начало корежить. Я бросила быстрый взгляд за его спину: может, сейчас кто-нибудь зайдет в кабинет, и я буду спасена?
Панов вдруг вытянул вперед руку, явно собираясь коснуться моих волос. Я дернулась от него с такой скоростью, что ударилась затылком о стену позади себя. Он замер. Затем уголок его рта скривился в ухмылке.
– Ладно, предположим, наше знакомство не удалось. Почему бы нам не попробовать заново, мышонок? Кто знает, может, из этого что-то получится?
– Что именно? – выдохнула я.
– Что-то большое и светлое, – он наклонился ко мне так близко, что теперь я, наконец, увидела его глаза. Серые. Они у него серые. И мертвые. – Или маленькое и грязное.