Но ведь и цены тогда были ниже? Я не буду сыпать цифрами, чтобы доказать это, но скажу, что цены были, конечно, высокими по сравнению с теми заработками, которые получали тогда мужчины. Когда отец зарабатывал девять крон в неделю, наша семья жила в грязной дыре (я бывал там уже после и точно это знаю), арендная плата составляла семьдесят крон в год, арендатор должен был сам топить печь и обогреваться. Вы можете сами подсчитать, сколько каждый человек может позволить себе на тепло, еду и одежду, после того, как оплачены арендная плата, налоги, счета врача, акушерки и священника. Вы также можете учесть тот факт, что в те времена мужчинам приходилось работать по двенадцать часов в день.
Но у нас все было гораздо лучше, чем у многих других, кто вынуждены были пройти трудный путь в департамент общественного благосостояния. Отец ни дня не сидел без работы, а мать гнула спину, чтобы вытянуть каждый пенни, насколько это было возможно. Она сидела, работая над нашей одеждой почти всегда до двух или трех часов ночи.
Я не буду делать вид, чтобы меня не обвинили в том, что я впоследствии противоречу сам себе, что я чувствовал себя обнищавшим, когда был маленьким. Этого отнюдь не было. Одной из причин этого могло быть то, что почти все, кого мы знали как соседей, жили в таких же, если не худших условиях. Однако, основной причиной, было то, что все мы равнялись на отца и ни на минуту не задумывались о том, что он может быть бедным. Напротив, часто упоминания о некоторых бедных несчастных, и это подразумевало. что мы сами не были бедными. Когда мне было около двенадцати лет, меня начали посещать разные мысли; я стал больше гулять и тем самым приобрел больше материала для сравнения. Но, вместе с этим, мой ход рассуждений стал более раздвоенным, ибо невозможно было отказаться от мысли, что мой отец был великим и важным человеком. То, что мы были пролетариями, я обнаружил уже после того, как мы перестали, в полном смысле этого слова, быть ими, хотя мы все еще носили стигматы, которые должны быть у всех пролетариев, — те знаки, которые были определяющими факторами в моей жизни. Следы рабства так неизгладимо отпечатываются в душе человека, что это, конечно, мало что может изменить. Как например если бы он был чернокожим, как рабы прошлого в Америке, — не только его цвет кожи выдавал в нем беглого раба. Независимо от его цвета кожи, он бы выдал себя, как только оказывался в присутствии своих господ. Говорят, что в в первые дни существования Австралии власти могли определить был ли человек беглецом из какой-нибудь колонии по бряцанию цепи в его присутствии. Бывший заключенный так непроизвольно пугался этого звука, что он тут же выдал бы себя. У Киплинга есть рассказ об одном англичанине, который был в ссылке в Сибири; много лет спустя он услышал команду, произнесенную по-русски, и упал с рыданиями на колени.
Я и по сей день вздрагиваю, когда слышу лязг цепей Янте, и вскидываю голову, как рычащая дворняга. Так ведут себя люди, которые всю жизнь провели в цепях, хотя они считают это нормальным поведением человека и, по правде говоря, не осознают, какие цепи их сковывают. Многие из тех, кто стремится сделать себе имена пролетарских писателей, люди этого порядка; они ведут себя отвратительно, с пеной у рта гремят цепями на потеху толпе легковозбудимых зрителей, которые сначала бросают изучающие взгляды на оковы, а затем воспринимают все это как чистое развлечение.
Но безграничное терпение необходимо, когда доход семьи — это минимум необходимый для существования. Если потерять одну недельную зарплату или вдруг произойдет какое то несчастье, то семья безнадежно влезает в долги или голодает.
Однажды, в канун Рождества, работодатель моего отца, некто по имени Санднесс, подошел к нему с очень дружелюбным предложением. Не нужно ли отцу чего-нибудь для дома? Немного фарфора или чего-то подобного? Отец полагал, что может обойтись почти без всего. После этого Сэнднесс решил, что мать должна пойти в определенный магазин, купить себе товаров на сумму десять крон и велел хозяину прислать счет на сумму в десять крон Санднессу, так как Рождество было уже близко, и люди должны заботиться друг о друге. Отец поблагодарил его, а мать была вне себя от радости; она даже нарядилась в свои лучшие одежды и решилась нанести визит с благодарности к Санднессу, который приветствовал ее помахивая рукой. Вот, вот она, добрая женщина! Разве она не знала, что это Рождество, когда все мысли, естественно, должны быть только о бедных? А мама… она пришла домой из магазина и показала нам все вещи, которые она и в тот вечер купила и наша радость не знала границ. Самое лучшее она приберегла напоследок — новость о том. что она потратила всего восемь крон, так что Санднесс теперь точно должен был понять, что она хоть что-то знает о приличии…