Сухие галеты изо дня в день, на протяжении почти нескольких лет уже скопились комом в горле и превратились в песок, который заполнял весь рот и перекрывал дыхание. Я пытался выплюнуть его, но когда открывал рот, из меня сыпалась целая тонна песка и мелкого, разбитого в крошку, камня. Я падаю замертво от невозможности вдохнуть, а над моей головой мигает тревожный свет.
Я помотал головой. Как же рвет крышу от этой вечности Сурка.
Замер перед зеркалом, осматривая окружение. Все тихо и обыденно.
Лишь иногда отражение в мутном зеркале менялось. Сегодня, например, у меня опять отрастала щетина. Вкупе со впалыми щеками и отросшими волосами, я сильно смахивал на довольно неприятного персонажа.
Я взглянул на календарь. Надо же, юбилей уже на носу.
В особые случаи мы позволяли себе открывать консервированные овощи, фрукты или небольшие баночки меда, растягивая их на несколько недель, если удавалось. Черт знает кто составлял рацион для выживших, но выглядел он довольно причудливо.
Возвращаясь из душевой, в полутьме я случайно задел вещи на тумбочке, и предметы попадали на пол. Я нагнулся и поднял холодный металлический предмет. Он лег в руку, как влитой.
Ах, старый плеер Генри, который он одолжил пару месяцев назад. Надеясь, что предмет не пострадал, я оглядел его. Приятная гладкая панель, включая стекло, была целой, ни одной трещины. Повезло. Но наушники, кажется, немного изогнуты?
Включил устройство для проверки. Логотип осветил мое уставшее лицо, постаревшее за этот промежуток времени, казалось, на добрый десяток лет. Волосы почти не тронула седина, что для моей насыщенной стрессом жизни казалось удивительным событием.
Плеер предложил несколько плейлистов, и я наугад выбрал песню. Наушники воспроизводили звук, но сейчас немного похрипывали. Я присел обратно на кровать и невольно погрузился в воспоминания.
Вначале мы все не были особо дружны. Сказать по правде, даже наоборот. Напуганные, озлобленные, мы кидались с обвинениями друг на друга, на мир.
И на события, которые застали нас врасплох. Меня, конечно, в меньшей степени, ведь я был их причиной. Но я плачу за это свою цену.
В бункер попали люди с разным прошлым, разными целями и обстоятельствами, но так или иначе связанными судьбами… Не все из нас смогли сохранить здравый рассудок.
Друг Генри был необычным человеком. Взращивая в себе неконтролируемую ярость, страдая от галлюцинаций, невозможности принять свою судьбу, он нередко доставлял нам неудобства. Мы смотрели на него косо, но выгнать его на поверхность было бы просто бесчеловечно. Приходилось мириться с его выходками и припадками агрессии. Психотропных веществ и антидепрессантов в медикаментах не было, мнимые меры безопасности. Никаких колес, которые бы могли купировать его состояние.
Иногда я смотрел, как он пожирает бобы, запуская пальцы прямо в жижу, и слизывая ее с рук. Поддерживать зрительный контакт с ним было опасно – он мог неверно истолковать твой взгляд и наброситься, желая разбить лицо. Однажды он ухитрился оставить царапину на моем лице, но Генри его оттащил.
В одну злополучную ночь, когда все спали, мужчина выбрался из своей комнаты. Неясно, чья это была оплошность – мы оба просто недоглядели. Обычно его запирали на ключ, ведь неизвестно, что он мог вытворить со спящей группой людей. Генри отпирал его ранним утром, когда вставал сам, чтобы он смог справить все свои биологические потребности. Неясно, зачем он вообще его с собой взял. Возможно, они были слишком близки или являлись родственниками – я никогда не уточнял, просто воспринимая его, как возможного друга своего напарника.
Насколько я мог судить о его состоянии и мотивах, он уже давно был не в себе, страдал от психических расстройств, и тогда «голоса» в его голове изредка брали его сознание под контроль. Был почти на грани невменяемости. То еще зрелище. Придурок иногда бросался на меня с криками, но Генри всегда нас разнимал и извинялся за его поведение. Он подсовывал мне записки, которые я выбрасывал, не читая. Во всяком случае, на многих из них он повторял лишь одно: «ПРОСНИСЬ!! ПРОСНИСЬ!! ПРОСНИСЬ!»
Генри и сам старался пресекать его, когда успевал, поэтому письменные принадлежности тоже оказались под запретом.
Но однажды он успел написать одно слово в душевой, поставив кипящую чайник под зеркало. Когда я вышел, до меня дошла только часть фразы «…цид …ляция».
В ту ночь…
Кто-то проснулся от удушья. Сам я уже давно лежал в полной отключке, и если бы не товарищ, мог бы выйти оттуда вперед ногами. Едкий дым, поднимаясь, заполнял все комнаты. Пожар распространялся с кухни, и начинал с опасной скоростью пожирать все вокруг. Генри первым спустился вниз, в суматохе открыл стоящий позади бак с водой, и опрокинул. Многолитровая емкость начала стремительно опустошаться. Горячая стихия понемногу утихла, остальное тушили своими силами. Вентиляционная систему пришлось перезапускать. Противопожарка не сработала – «кто-то» перерезал провода питания.