* * *
Они вышли на рассвете следующего дня. Альбин не стал переодеваться. Он согласился лишь взять резиновые сапоги, а поверх своего черного плаща надел старый брезентовый дождевик дяди Митрофана. На прощанье он низко поклонился Евдокии Макаровне и поблагодарил за заботу. - Господа мы прогневили, - запричитала старуха, - живем, как звери; по своей земле крадучись ходим, всего опасаемся. Когда это кончится... - Еше не скоро, - серьезно сказал Альбин. - Ваши через год сюда вернутся, а война закончится в мае тысяча девятьсот сорок пятого. - Ишь, пророк нашелся, - проворчал дядя Митрофан. - Это ты как же узнал по картам или из Библии? - Просто мне так кажется, - смутился Альбин. - Если кажется, перекрестись, - сурово сказал дядя Митрофан. - Такими делами, брат, не шутят... - А ты на него не гавкай, - вмешалась Евдокия Марковна. - Может, он видит... Сынок, скажи, победом-то мы? Альбин мельком глянул на дядю Митрофана, повернулся к Евдокии Макаровне и, прочитав в ее глазах немую мольбу, твердо сказал: - Вы победите; ваш народ. - Спасибо, сынок. Спасибо... Только вот мы-то с ним, - она кивнула на дядю Митрофана, - доживем до победы? Альбин смущенно улыбнулся. - Этого я не знаю, но горячо желаю вам дожить! - Эток и я могу предсказывать, - заметил дядя Митрофан. - Пошли, пророк. Логами, заросшими густым кустарником, они добрались до леса и вышли на дорогу. Альбин молчал; дядя Митрофан бормотал что-то в усы, временами тихо поругивался. - Не понимаю, что ты за человек, - заметил он наконец. - Не то безумный, не то только прикидываешься. Вроде бы и не плохой ты парень, а нет в тебе чего-то. Решимости, что ли, в тебе нет? Откуда ты такой взялся? - Не сердитесь, Кузьмич, - мягко сказал Альбин, - придет время я все объясню. А сейчас не могу, и все равно вы мне не поверите и не поймете. - Загадки загадываешь! А сейчас, дорогой, война. И на фронте и в тылу люди гибнут. Ну я, к примеру, старик. За меня внуки воюют. А был бы помоложе... - дядя Митрофан махнул рукой. - Вы считаете, что я должен... - Ничего я не считаю. Я ведь не знаю, зачем тебя прислали. Может, так и надо... - Молчите, Кузьмич! - голос Альбина дрогнул. - Вы вот говорите о гибели людей. Но убивать - какой это ужас! В бесконечной Вселенной нет ничего, поймите, ничего прекраснее жизни... - Чудак! Кто этого не понимает. А для чего народ воюет? Для жизни. Чтобы жили наши дети и внуки и внуки внуков. Ты знаешь, как у нас до войны было?.. А разве можно жить, как сейчас! Ты мог бы так - всю жизнь? Гримаса мучительной боли скользнула по лицу Альбина. - Вот то-то! Поэтому народ и воюет. За эту самую жизнь, лучше которой, как ты сказал, нет ничего на свете. А как же, друг! Так оно и получается. Нет другого пути. - Все это так, Кузьмич! Но я... я... - Альбин остановился и закрыл лицо руками. - А ты что, из другого теста, не человек? - Что же, по-вашему, я должен делать? - Подумай, пораскинь мозгами. Может, и поймешь... Немцы выросли как из-под земли. Лязгнули затворы автоматов. Дядя Митрофан тоскливо оглянулся. Впереди два солдата в рогатых касках. Позади эсэсовский под-офицер с пистолетом в руках. - Партизаны? - Лесник здешний! Не знаете, что ль! - А он? - Знакомый из города. - Документы! Дядя Митрофан принялся неторопливо шарить по карманам, соображая, что предпринять. Альбин, закусив губы, стоял рядом. - А ну, побыстрей, свинья! Под носом дяди Митрофана мелькнул кулак в кожаной перчатке, и в этот момент случилось нечто непостижимое. Вспышка, более яркая, чем солнечный луч, заставила зажмуриться. Что-то зашипело, как рассерженная змея. Прозвучал краткий, прервавшийся стон, снова шипенье, тяжелые удары упавших тел, и... тишина. В воздухе сильно запахло озоном, как после близкого удара молнии. Дядя Митрофан открыл глаза. Немцы лежали на песчаной дороге. У солдат почернели лица под сожженными касками. Стволы автоматов свернулись спиралью. Тело подофицера было наполовину обуглено. Альбин неторопливо вкладывал что-то в карман своего плаща. Юноша был очень бледен, но удивительно спокоен. - Как же это ты их? - оторопело пробормотал дядя Митрофан, со страхом глядя то на убитых немцев, то на Альбина. - Новое оружие, - сказал Альбин и тяжело вздохнул. - Партизанам бы такое, - заметил дядя Митрофан. - Надо будет тебя с ними свести... У меня, брат, кое с кем из них связь есть. Да... Вот почему-то только никто от них давненько не объявлялся... А вы, между прочим, дряни, - добавил он, подумав. - С таким оружием второго фронта не открываете. - Второй фронт? - повторил Альбин. - Ах, да... Но это оружие было изобретено, когда... - он запнулся. - Одним словом, оно не создано для убийства. Это страшное недоразумение, Кузьмич. У нас с вами не было другого выхода. Эти дурные люди - первые живые существа, павшие жертвой такого оружия. Если бы они были и последними... - Ну уж дудки, - возразил дядя Митрофан. - Не мы к ним, они к нам непрошеными гостями пришли... Крови еще прольется немало. - А что теперь с ними делать? - спросил Альбин. Дядя Митрофан почесал голову. - Можно было бы их в лесу спрятать, да все равно найдут - и тогда беда. Невинных людей в Алуште постреляют. А вот мыслишка у меня одна имеется. Сходство есть, будто их молния спалила. Разыщем дерево, обугленное молнией, занесем туда и оставим. - Хорошо, - сказал Альбин, - но искать такое дерево не надо. Он отошел на несколько шагов, огляделся, вынул из кармана маленький блестящий пистолет и навел его на высокую мохнатую сосну, стоящую возле самой дороги. Ослепительный луч скользнул вдоль сосны; факелом вспыхнула темная крона, с треском раскололся коричневый ствол, и обугленное дерево рухнуло на дорогу, прикрыв искалеченными черными ветвями тела фашистов. Дядя Митрофан восхищенно выругался и, махнув Альбину, чтобы следовал за ним, углубился в густую чащу леса.