Когда он наконец поднял глаза, доктор с Росой Инохосой оба надели маски, и Роса Инохоса подтолкнула к нему через стол пачку одноразовых хирургических масок. Теперь он уже не видел ее губ, только глаза, и в этих глазах – глубоких и карих, как темный шоколад, в черном обрамлении ресниц – не было ни капли сострадания.
Перед тем, как заболеть во второй раз, Марчиано работал в команде, занимавшейся ландшафтным дизайном и озеленением в больших поместьях, растянувшихся вдоль побережья на сровненных холмах, хорошая работа, надежная, и patron не пытался тебя нагреть. В его обязанности входило ставить ловушки и избавляться от зверей, которыми кишели эти земли – от крыс, опоссумов, сусликов, енотов и всех, кто портил газоны и опустошал сады. Его patron не разрешал пускать в ход какие-либо яды – хозяевам это не нравилось, ведь яды проникают вверх по пищевой цепочке и убивают все живое в округе, и хотя Марчиано подумывал, что это было бы не так-то плохо, в его обязанности думать не входило. А только делать, что велено. С сусликами было просто: они умирали под землей, напарываясь на лезвия ловушек, которые Марчиано расставлял в их прохладных земельных норах – но вот опоссумов с енотами и даже крыс приходилось отлавливать в клетки различных размеров, в зависимости от особи. И тут вставал вопрос, что с ними делать после поимки.
Первый раз он кого-то поймал – а именно енота – в одном крупном поместье на дюжину гектаров с рощей авокадо и декоративным прудом, наводненным японскими карпами, кои по тысяче долларов штука. Утром, еще в тумане, он пошел проверить клетку, где оставил в качестве приманки ложку арахисового масла и половинку сардины, и неожиданно наткнулся на воришку собственной персоной, в черной маске, хватавшего шустрыми пальцами прутья решетки, напоминавшего скорее обезьянку, а совсем не mapache. И вот он уже бежал под откос, где patron устанавливал систему орошения для новой клумбы, с криком: "Я его поймал, поймал!"
Сам patron, пузатый, но крепкий мужчина, который годился Марчиано в отцы, но в самый жаркий день трудился наравне со своими рабочими даже не запыхавшись, на минуту оторвался от дела.
– Кого его?
– Енота.
– Понятно, хорошо. Это самка?
Самка? О чем он вообще? Это был енот. Что с ним прикажете делать? Перевернуть и осмотреть его хозяйство?
– Потому что если самка, то будет потомство. Избавься от нее и поставь ловушку заново.
Затаив дыхание, на взводе, в то время как микробы уже взялись за свое, хоть он еще об этом не знал, Марчиано стоял, озадаченный.
– Как это избавиться?
Патрон пристально глянул. Вздохнул.
– Так, послушай, потому что больше повторять я не буду. Возьми один из ряда мусорных баков за гаражом и налей в него воды, прямо доверху, понял? А потом просто кинь туда клетку, и трех минут не займет.
– То есть просто взять и утопить?
– А ты что хотел, забрать к себе домой и приучить ходить на поводке?
Patron усмехнулся, довольный собственной шуткой, но работы хватало, и он уже вернулся к делу.
– И сделай одолжение, – добавил он через плечо. – Похорони его в сорняках, где миссис Льюис его не увидит.
Сам не зная, почему он вдруг вспомнил об этом, разве что работу проворонил и деньги, – он шел под дождем на автобусную остановку, зажав под мышкой коробку с масками, и ему хотелось вернуться назад, работать под солнцем, просто работать, и все. Эти, в больнице, его напугали, они всегда его пугали, а у него и так голова шла кругом. Анализ крови пришел совсем плохой, он это знал – прочитал по глазам. Но ему было всего двадцать три, и тридцать месяцев казались смертным приговором, причем гарантий никаких – Роса Инохоса ясно дала это понять. Его мутило от внутривенных лекарств. Ныла рука. Горло болело. Даже ноги как будто не слушались, путались, и шел он, как пьяный.
Тротуар кишел червяками, которые повыползали из-под земли, потому что там они бы точно захлебнулись, а тут, под дождем, у них был шанс на выживание – если только не затопчут люди или птицы не заклюют. Ему нравились черви, природные мусорщики, и он, играя сам с собой, старался их не давить и вместе с тем удержаться от кашля, следил за тем, куда идет, и за сеткой из червей на асфальте, как вдруг поднял глаза, и прямо перед ним был бар – У Эрлихиса, – который он уже видел с автобусной остановки напротив, но ни разу туда не ходил. Было еще рано, начало одиннадцатого, и сегодня у него был выходной – он теперь работал исключительно в саду с одним седовласым campesino [крестьянин (исп.)],