Когда ему удалось рассмотреть зарешеченные окна и тяжелую стальную дверь, которая с шипением наглухо закрылась за ними, Роса Инохоса с каменным лицом объяснила ему, что он задержан, поскольку представляет собой угрозу общественной безопасности в соответствии с положениями действующего законодательства штата Калифорния, и будет временно размещен здесь до перевода в мужскую колонию, в соседнем округе, которая оборудована специальной палатой для заключенных с различными заболеваниями. Он чувствовал себя ужасно, хуже некуда, и вдобавок в комнате вообще не чувствовалось запахов – как если бы он был на луне. Он увидел белую стерильную стойку, мужчину в очках с толстой оправой, а сзади что-то вроде хирургической раковины. Роса Инохоса взяла переговоры на себя. В руке она держала пачку бумаг; она повернулась к нему спиной и положила их на стойку. В углу висел американский флаг. Стоял питьевой фонтанчик. Пол был выложен черно-белой плиткой.
– Я ничего не сделал, – возразил Марчиано.
Роса Инохоса отвернулась от мужчины за стойкой, с которым они совещались, и сурово на него посмотрела. – Тебя предупреждали.
– В смысле? Я принимал лекарство. Ты же видела...
– Не надо мне лапшу на уши вешать. Ты попал на камеру в "Севен-Элевен", мы видели, как ты без маски зашел за продуктами, а еще у нас есть свидетельство бармена из бара "У Эрлихи", там ты тоже без маски сидел, выпивал, в первый же день, прямиком из больницы.
– Я гражданин Америки.
Она пожала плечами.
– Сама посмотри.
Так и было. Он родился в Сан Диего, а через два года его родителей департировали, так что выучить английский, пойти в школу и все в таком духе ему не довелось, но что-что, а свои права он знал – его не могли просто так посадить. Это нарушало Конституцию.
Роса Инохоса отвернулась было к стойке и снова перелистывала кипу бланков, но тут же резко и со злостью обернулась – от раздражения между бровей у нее появилась складка. Она уже не казалась красивой, даже близко, и теперь он чувствовал к ней только ненависть, в конце концов она была частью системы, а система ополчилась против него.
– Да будь ты сам президент, мне плевать,- сорвалась она. – Мы из кожи вон лезли, но ты не оставил нам выбора. Ты что, не понял? Ордер на арест уже подписан.
– Я требую адвоката.
Он увидел под ее подбородком маленький бугорок плоти – она уже сейчас начинала толстеть, – и тут он понял, что она ему никто, и даже больше: он для нее не что иное, как очередной нуждающийся, и все, что он потом натворил, родилось от грусти осознания. Он не был склонен к насилию, совсем наоборот- он был застенчивый и делал все, чтобы избежать конфликта. Но они первые начали – Роса Инохоса заодно со Службой Здравоохранения, посыльный, туповатый на вид, который и сомкнул на нем наручники, но совершил большую ошибку, сняв их, как только они прошли через дверь, и тот, за стойкой, тоже. Марчиано вдохнул так глубоко, как только мог, и почувствовал, как в горле у него клокочет слизь, та самая мерзость, которую он целыми днями выхаркивал и сплевывал в платок, пока тот не затвердеет. Он знал: то, что он собирался устроить, неправильно, и он раскаялся в этом, как только представил, что будет, но в тюрьму он не хотел, ни за что. Этого не было в его картах.
И вот он снова был в бегах, но в этот раз они за ним не гнались, по крайней мере пока, потому что в маске или без – все трое лихорадочно стирали с лиц его живую смерть, да-да, так и надо, посмотрим, как им это понравится, каково, когда тебя осудили и травят, без суда и следствия сажают под замок, никакого адвоката, ничего – и он плевался, пока не открылась дверь, а оттуда снова вышел на солнце и петлял между машин на парковке по направлению к улице, под прикрытие деревьев. Сердце у него колотилось, а легкие как будто вывернули наизнанку, но он все шел вперед, все медленнее, как будто ноги у него деревенели, сначала по одной улице, потом по другой, а лобовые стекла у машин объединялись на свету, как лужи после грозы, птички пели в листве, а землей и травой так сильно пахло, что запах просто опьянял. Он ошупал карманы: бумажник, ключ от дома, пузырек с таблетками. И куда ему идти? Денег не было – от силы долларов десять-пятнадцать – и обратиться за помощью, в общем-то, не к кому. Правда, был Сержио (из всех соседей он сошелся только с ним), и Сержио мог одолжить ему денег, он в этом не сомневался, но у него, пожалуй, при себе не больше, чем у самого Марчиано. Но оставаться здесь нельзя, это он знал наверняка.