- Юнхо!!! – завопил дедушка Вон, залетая в кухню. – Что ты натворил!!!
Он был скор на расправу, но, увидя такие разрушения, встал колом и только тряс дрожащими руками перед собой, словно никак не мог решить, молиться ему или хвататься за тяжелое.
Я, конечно, та еще скотина, но, заметив, как вжалась в плечи посеребренная на висках голова, захрипела, продираясь уже через настоящий кашель:
- Дедушка Вон, Юнхо ни в чем не виноват… это все я…
Через полчаса я уже сидела на допросе за одним из столиков, а мне в лицо светила лампа, ничуть не скрывающая разозленное лицо дедушки Вона. Ресторан пришлось закрыть – чую, меня ждут разборки не хуже, чем в фильмах про мафию.
- Понимаешь, я думала, там что-то горело…
- На плите, - рявкнул дедушка Вон.
- Ну да… Юнхо был так близко, и я испугалась за него…
- Он готовил, дурья твоя башка! – он стукнул по столу кулаком, и мы вместе с лампой подпрыгнули.
- Но я же не знала, дедушка! – Кажется, у меня сгорели брови. – Я хотела только спасти его жизнь и твой ресторан заодно!
Очень даже похвальное начинание, как по мне.
- Глупая курица! Ты чуть не спалила тут все!
Чья-то рука опустила передо мной стакан воды, но дедушка Вон перехватил его и опрокинул в свою глотку, будто подливая топливо, чтобы раскричаться с новой силой. Я даже не стала вслушиваться в его скороговорку. На мозг привычно опустился спасительный полог из разных милых сердцу воспоминаний, которые могли заглушить даже вопли стаи разгневанных бабуинов – самое верное средство. Вот мы с родителями едем в машине и поем песни, вот воскресным утром катаемся на великах, вот я мчусь в первый раз на скутере, на котором до меня с точно таким же восторгом гоняла моя мама…
- Марш прибираться! – изрек дедушка Вон. – И до тех пор, пока ты не вылижешь всю кухню, можешь даже не думать об отдыхе!
Могло быть и хуже, да.
- Эй, парень, как там тебя… взялся за работу – помогай!
Слепящий в глаза свет померк, и я, наконец, увидела, кто заботливо пытался напоить меня водой. Боже, ну почему это не мираж, почему не бред измученного сознания? Почему этот странный парень все еще здесь?
- Это так ты решил меня достать? – Я специально выбрала работу погрязнее – мыть плиту, потому что могла повернуться к нему спиной и не встречаться взглядами даже случайно. – Долго придумывал?
- Ты сказала, что твой дед любит бесплатную рабочую силу.
Его голос такой ровный, бесцветный, он настолько не похож на полный красок и эмоций голос Джея, как будто принадлежит роботу, а не человеку. Я словно опустилась в один водоем со змеями – холодно, мокро, опасно. Вдруг его пальцы прямо в эту секунду примериваются к моей шее, чтобы вытрясти то, ради чего он так далеко зашел? Бр-р! И ведь не повернешься же, чтобы проверить. Страшно.
- А ты, значит, запомнил. Так любишь прислуживаться, да?
- Мне все равно.
- Думаю, в городе полно местечек, где требуются бесплатные руки. Не хочешь свалить?
- Отдай то, что мне нужно, и я уйду.
Да что за человек-то такой? Я бешусь, а ему хоть бы что. Заладил одно и то же. Это все равно, что помахать тряпкой у носа и без того разъяренного быка. Я бросила щетку в направлении раковины и снова наделала грохота, когда она рухнула на грязную посуду.
- Да не брала я эту твою паршивую хрень! Когда ты уже услышишь меня?
Я повернулась, и это стало большой ошибкой. Он аккуратно отложил в сторону скребок и обогнул стол, пока не приблизился настолько, что, не удержись я и качнись, мы соприкоснулись бы носами. У него нет запаха, нет цвета, и он словно матовая поверхность, в которой с трудом можно разглядеть свое отражение. Но от него невозможно оторвать взгляд – так крохотная муха, попавшая в липкую сеть, не может сдвинуться с места, видя приближение паука. Он меня съест, проглотит одним махом, если пожелает.
- Повтори еще раз.
Приходится опереться о плиту, чтобы подрагивающие ноги не провалились в коленях.
- Я не знаю, где ты потерял свою вещь. - Каждое слово – как тяжелая глыба, которую я несу с большой осторожностью. Упав, она может меня придавить. – Я не брала ее. Доволен?
Он разглядывал мое лицо не моргая. Один бог знает, что он пытался в нем рассмотреть. Я не успела умыться, и пятна сажи до сих пор покрывали щеки, скрывая, надеюсь, пылающий на них румянец. Если я поцелую его сейчас, он вздрогнет?