Лаури бережно взял брата за руку, прижал её ко лбу.
— Я уже не выберусь, — криво усмехнулся Векстрём, передних зубов у него не было, на губах пузырилась кровь, — мне конец, Хейки. Помнишь полковника Коорта, который три недели назад пропал? Он здесь был, его тоже пытали, а потом разорвали горло. Руками, Хейки, голыми руками. Если выживешь, расскажи всё. С кем мы воюем. Со зверьми, не с людьми.
— Да.
— А ты запомни, Лаури, на всю жизнь запомни. Ты обязан выжить.
Дверь снова отворилась, на пороге возник человек в рубахе, перепачканной красно-бурыми пятнами, коренастый, мощный, среднего роста.
— Ну что, — устало произнёс он, — намучились мы с вашим майором. А всё потому, что молчать пытался, только у нашего командира не забалуешь. Не жилец он теперь. Как великий русский поэт Бальмонт писать изволил, «вот, лицо покрылось пятнами, восковою пеленой, и дыханьями развратными гниль витает надо…», в общем, над майором вашим витает, поелику сдохнет он скоро…
Человек зажёг спичку, чтобы прикурить папиросу, Лаури завизжал, бросился на него, но отлетел с стенке от мощного удара и затих.
— Не балуй, — строго сказал коренастый, закурив, — и до тебя очередь дойдёт, только попозже.
Хейки напряжённо вглядывался в его лицо, и когда коренастый положил руку на ручку двери, произнёс по-русски:
— Простите, это ведь вы, господин Брун?
Коренастый резко обернулся, не торопясь подошёл к Нурмио, схватил за шиворот, приподнял, поднеся поближе к окошку, выпустил струю дыма в лицо.
— Рожа знакомая.
— Это я, Хейки, сын Анны-Алины, вашей кормилицы.
— А, это ты. Пасторский сынок, — тот, кого назвали Бруном, отпустил шинель Хейки, подтолкнул того к стене, заставил сесть на пол и сам уселся рядом, — как же, помню. Встряли вы, братцы, так, что и не вылезти. Ты как сюда попал, вроде в университет собирался поступать?
— Какой уж тут университет, если война, — Хейки невесело усмехнулся, — что с нами будет, Генрих Теодорович?
— Забудь имя это, зови меня Прохор, уяснил?
— Так конечно, Прохор. Да, уяснил.
— Прохор Фомич.
— Да, да, — Хейки всем своим видом выражал согласие.
— Плохо с вами будет, уж очень зол командир наш. У него, понимаешь, невесту убили в восемнадцатом, аккурат, когда вы в Выборге шалили, вот он и ищет того, кто это сделал. Только не сознался пока никто.
— Так за что его так, — финн кивнул на майора, — раз это не он?
— Других делишек полно оказалось, таких, что только сразу к стенке, да ещё вёл себя дерзко, а командир у нас на расправу скорый, себя не щадит, а врагов тем более. Ладно здесь пошалили, может, и сошло бы с рук, а как про Выборг слышит, сам не свой становится. Эй, может ты её помнишь?
Прохор достал фотографию, зажёг спичку. Хейки внимательно рассмотрел юное женское лицо, покачал головой.
— Нет, не помню такую. Что лишнего сделали, тут ничего не скажу, но вот её точно не трогал, и не видел даже.
— Поклянись, — потребовал Прохор.
— Богом клянусь, — твёрдо сказал финн, — пусть меня проклянёт, если лгу.
— Ладно, — коренастый смотрел на него пристально, — а дружок твой?
— Лаури? Нет, ему тогда лет четырнадцать было, да и сейчас ребёнок совсем, гимназист. Стихи пишет, он за братом сюда шёл, да. Господин Брун… Прохор Фомич, пожалуйста, молвите слово, вы же помнить, я так был, когда вы Корделина и Петерссена стрелять, сказал полицаям, что это красный матрос сделал[2]. И никому никогда. И про расписки долговые ни словечка папа вашего Теодора Теодоровича, которые вы у них отобрали. Вы же меня с детства знаете, я не лжец. Очень не хочется умереть. Прошу.
— Эх, — Генрих-Прохор вздохнул, — по-хорошему, придушить бы тебя здесь, да долг, как говорится, он платежом красен, и мать твоя всё же молоком своим меня вскормила, хорошая была женщина. Ладно, вытащу я вас, только смотрите, не проболтайтесь.
— Всех трёх?
— Нет, майор ваш уже покойник, наш взводный над ним почти час трудился, после такого ещё никто не выживал, он хоть молод ещё, но силушкой не обижен, таких как вы с одного удара перешибёт. Так что от смерти тебя спасаю, Хейки, ты это запомни хорошенько, и теперь ты мне будешь должен, а не я тебе. Да и пацана жалко, сдуру небось на войну попёрся, она, война, не для детишек. Тут ума точно не наберёшься. Сговорились?
— Конечно, да, — закивал финн.
— Сидите здесь и ждите моего сигнала, я дверь не запру, только ты даже не думай бежать раньше времени, поймают тебя и на куски порвут. А как в окошко стукну, выбегайте и сразу направо, в заросли, ветер туда сейчас дует, через дым побежите.
Коренастый поднялся, похлопал Хейки по плечу и вышел. Финн на четвереньках подполз к Лаури, парнишка дышал и даже глаза пытался открыть, а вот майор Векстрём был мёртв.