— Буду, — твёрдо сказал он.
Промыслов, было напрягшийся, с облегчением выдохнул, а Мосин одобрительно кивнул.
— Вот и славно, ну что, Маша, готово?
Маша тоже кивнула, только раздражённо, выдернула лист из машинки. Вдруг в дверь постучали, и не дожидаясь ответа, в створе появился человек в сером пальто и сапогах. На Травина он даже не посмотрел, хотя они были хорошо знакомы — человека звали Гриша Гуслин, и он работал уполномоченным в особом отделе Псковского полпредства ГПУ.
— Товарищ Мосин? — спросил Гуслин.
— Я.
— Вам пакет. Распишитесь и немедленно ознакомьтесь.
— Обождите, мы только товарища отпустим, — недовольно скривился Мосин.
Но тут же передумал, когда под нос секретарю комиссии ткнули красную книжицу, схватил ручку, разбрызгивая чернила, поставил автограф, и разорвал пакет. Гуслин не стал дожидаться, пока Мосин одолеет содержимое, и тут же вышел. Травину он незаметно подмигнул. Секретарю комиссии потребовалось несколько минут, чтобы изучить машинописный лист, он водил пальцем по строчкам и шевелил губами. Фельцман не выдержала, отобрала у Мосина послание и быстро прочитала.
— Это вас напрямую касается, товарищ Травин, — сказала она, в голосе женщины сквозило торжество, — вот, ознакомьтесь сами. Что скажете?
Текст, который ему тыкала в нос представитель Рабкрина, Сергей уже видел. Два года назад начальник Московского управления уголовного розыска Емельянов показал ему рукописный вариант, теперь же его перепечатали на машинке. Травин усмехнулся, и зачитал вслух.
'Копия.
Архив НКВД, дело номер (зачёркнуто).
Заявление.
Довожу до твоего сведения, что агент угро Травин Сергей Олегович есть недобитая контра, обманом проникшая в органы. Сволочь эта беляцкая происхождение имеет самое что ни на есть эксплуататорское. Отец его, купец первой гильдии Олег Травин, держал в Выборге завод и рабочих угнетал, а как социалистическая революция победила, драпанул в Америку.
В 1919 году этот Травин воевал на стороне белофиннов в нашей Советской Карелии, и только из-за уничтожения документов смог избежать справедливого наказания. После войны эта контрреволюционная гнида обманным путём проникла в ряды доблестной рабоче-крестьянской милиции, и до сих пор скрывает свою гнилую сущность, маскируясь под честного агента угро. Прошу разобраться и вывести на чистую воду.
Агент 3 разряда Иосиф Соломонович Беленький'.
— Что скажете? — повторила Фельцман, довольно улыбаясь.
— Кляуза, — твёрдо ответил Травин, — причём старая. Беленький это в марте двадцать седьмого написал, товарищ Емельянов, начальник московского угро, сделал запрос товарищу Гюллингу, и тот письменно подтвердил, на чьей стороне я воевал. Вы, товарищ Фельцман, тоже можете Эдуарда Александровича запросить, уверен, он меня ещё помнит.
Кривая улыбка исчезла с лица Иды Фельцман. Гюллинг был председателем Совнаркома Автономной Карельской ССР, и его слово весило достаточно много. Гораздо больше, чем слово бывшего агента третьего разряда.
— Просто так наши органы такое письмо бы не прислали, — сказала она раздражённо, — мы обязаны всё проверить.
— Конечно, проверим, — поспешно заверил Мосин, — поскольку товарищу Травину осталось работать туточки неделю, а точнее даже, так сказать, меньше, мы перешлём по инстанциям. А вы, Сергей Олегович, пока будьте свободны.
Руки он Травину не подал, стыдливо опустил глаза. Промыслов не испугался, крепко стиснул ладонь, громко сказал, что партия разберётся с кляузами. В коридоре Сергей столкнулся с Грунис, бывший полковой комиссар смотрела в окно, вертя в пальцах незажженную папиросу, слова Промыслова она через открытую дверь услышала, ударила кулаком по подоконнику.
— Анонимка?
— Да какая там анонимка, — Сергей уселся на выкрашенную белой краской доску, прислонился спиной к подтаявшему стеклу, — был у нас в московском угро фотограф Беленький, вроде и не цапались с ним, а он взял, и донос на меня написал, мол, из эксплуататоров и на стороне беляков воевал. Про беляков чушь, а остальное не проверить никак, губерния-то Выборгская сейчас под финнами, все книги приходские там.
— Вот сволочь, — Грунис смяла папиросу в кулаке, сунула в карман. — Я это так не оставлю, на окркоме вопрос подниму, нельзя, чтобы всякие прощелыги на товарища грязь лили. А ты куда смотрел, Коля? Почему партия не вступилась?