— Что тебя так заводит? — спросил его однажды отец, рассерженный очередной выходкой.
— Не знаю, — бросил в ответ Коннор, — может, меня пора на разборку отдать.
В то время шутка казалась ему смешной.
Риса открывает холодильник, в котором, как и в комнате, яблоку негде упасть. Достав пакет молока, она находит миску и ставит на край стола. Коннор с интересом наблюдает, как Риса осторожно, чтобы не расплескать, наливает молоко в миску.
— Это же не кошка, — говорит он, — лакать не будет.
— Я знаю, что делаю, — отзывается Риса.
Пошарив по ящикам стола, девочка находит чистую ложку, забирает у мальчика малышку и присаживается на стул. Ребенка Риса держит куда искуснее, чем Коннор. Погрузив ложку в миску, она набирает в нее молоко, подносит к лицу ребенка и опрокидывает в открытый ротик. Девочка, подавившись, кашляет, но Риса быстро кладет ей в рот указательный палец, и малышка начинает сосать его с удовлетворенным видом. Через несколько секунд Риса сгибает палец, не вынимая его, зачерпывает ложкой новую порцию молока и снова выливает в ротик. На этот раз все проходит отлично — девочка, причмокивая, сосет палец и глотает молоко.
— Ух ты, круто, — говорит Коннор с восхищением.
— Мне приходилось дежурить в детском отделении интерната. Там меня кое-чему научили. Будем надеяться, что гиполактазии у нее нет.
Девочка успокаивается, и у Коннора с Рисой появляется возможность немного расслабиться. Все, что случилось за день, неожиданно наваливается на них, и оба чувствуют себя вымотанными. Коннору кажется, что веки налились свинцом, но позволить себе уснуть он не может: они все еще в опасности. Перед глазами все плывет, а мысли устремляются куда-то вдаль. Интересно, думает он, родители продолжают меня искать или уже бросили? Наверное, кроме полицейских, никто за нами больше не охотится. Он вспоминает Арианну. Как бы все сложилось, если бы она пошла с ним, как обещала? Их бы поймали в тот же вечер, вот что. У Арианны, в отличие от Рисы, опыта выживания нет. Она не так решительна, и смекалки, которой щедро наделена Риса, у нее нет и в помине.
Вспомнив Арианну, Коннор чувствует, как на него накатывает волна грусти. Он скучает по ней, но не так сильно, как ожидал. Как скоро она его забудет? А другие? Это произойдет быстро. С теми, кого отдали на разборку, всегда так.
Коннор знал ребят, учившихся в его школе и исчезнувших в одночасье. За последние два года их было немало. Однажды они просто не приходили, и все. Учителя говорили, что они «уехали» или «в списках больше не значатся». Но это были лишь условные обозначения. Все знали, что за ними скрывается. Ребята, водившие с ними дружбу, говорили, что это ужасно, и горевали, но недолго, день или два, а потом забывали. Те, кого отдали на разборку, не погибали геройски и не умирали под неумолчный плач безутешных родственников и друзей. Они исчезали, как исчезает пламя свечи между пальцев — тихо и быстро.
Наконец пожилой привередливый джентльмен уходит, и Соня присоединяется к Коннору и Рисе.
— Значит, вас хотели отдать на разборку и вам понадобилась помощь?
— Да. Может быть, немного еды, — говорит Коннор, — и место, где можно поспать хотя бы пару часов. Потом мы уйдем.
— Мы не хотим, чтобы у вас были неприятности, — присоединяется к нему Риса.
— Как бы не так! Вы создаете неприятности всем, кто попадается на пути. И не просто неприятности, а настоящие проблемы. С большой буквы «П», — возражает Соня, тыча палкой в сторону Рисы. Высказавшись, она опускает трость и продолжает говорить уже более спокойным тоном: — Впрочем, вашей вины в этом нет. Вы же не просили рожать вас, а значит, и на разборку попадаете не по своей воле.
Соня смотрит то на Коннора, то на Рису. Изучив их, она решает выдать следующую порцию мудрости.
— Если хочешь уцелеть, дорогая, — говорит она Рисе безапелляционно, — тебе нужно забеременеть от него снова. Будущую мать они на разборку отдавать не станут, а значит, у тебя в запасе будет еще девять месяцев.
У Рисы отпадает челюсть. Она силится что-то сказать, но не может. Коннор чувствует, как кровь приливает к лицу, которое тут же краснеет.