— Очень мало кто знает о том, что я собираюсь тебе рассказать, — говорит Адмирал.
— Тогда зачем мне об этом рассказывать? — спрашивает Коннор.
— Потому что это в моих интересах. Я хочу, чтобы ты знал.
Коннору импонирует прямота Адмирала, однако такой ответ тем не менее, будучи честным, оставляет за кадром истинные мотивы Адмирала. Коннору приходит в голову, что на войне умение отвечать таким образом не раз выручало старика.
— Когда я был значительно моложе, — начинает Адмирал, — принимал участие в Хартландской войне. Шрамы, которые ты ошибочно принял за следы операций, я получил в результате разрыва гранаты.
— А на чьей вы были стороне?
Адмирал смотрит на него сурово. Коннор уже успел привыкнуть к манерам старика, но ему все равно становится не по себе.
— А много ли ты знаешь о Хартландской войне?
— В учебнике был параграф на эту тему, — отвечает Коннор, пожимая плечами, — но у нас были госэкзамены, и мы до него так и не дошли.
Адмирал с отвращением отмахивается от его слов:
— В учебниках все обернуто в сахарную вату. Никто не хочет знать, как все было на самом деле. Ты спросил, на чьей я был стороне. Дело в том, что на той войне было три стороны, не две. Была Армия Жизни, Бригада Выбора и остатки армии Соединенных Штатов. Так вот последние видели свою задачу в том, чтобы не дать двум первым перебить друг друга. На их стороне был и я. К сожалению, успеха мы не добились. Видишь ли, для возникновения конфликта всегда требуется какой-то повод — разница во мнениях, какой-нибудь спорный предмет. Но к тому времени, когда конфликт перерастает в войну, повод уже не важен, потому что в этот момент важно только одно: насколько сильно противоборствующие стороны друг друга ненавидят.
Прежде чем продолжить, Адмирал добавляет в кофе еще виски из фляжки.
— Период накануне войны был страшным. Все привычные понятия, помогавшие нам отличить добро от зла, были вывернуты наизнанку. С одной стороны, люди убивали акушеров и гинекологов, делавших аборты, чтобы защитить право на жизнь, с другой — многие женщины старались забеременеть лишь ради того, чтобы продать ткань плода. И лидеров выбирали не по способности вести за собой людей, а по умению упрямо защищать какой-нибудь один предмет. Все это было за пределами добра и зла! Затем произошел раскол в вооруженных силах, противоборствующие стороны получили боевое оружие, и две группировки превратились в две армии, полные решимости уничтожить друг друга. А потом был принят Билль о жизни.
Когда Адмирал произносит последнюю фразу, у Коннора по спине бегут мурашки. Раньше он законами не интересовался, но с того момента, когда он узнал о решении родителей, стал смотреть на вещи иначе.
— Идея о том, что беременность можно прерывать ретроспективно, путем расчленения ребенка, достигшего определенного возраста, возникла в моем присутствии, — продолжает Адмирал. — Сначала это была шутка, никто не воспринимал ее всерьез. Но в том же году ученого, сделавшего ряд открытий в сфере пересадки органов, наградили Нобелевской премией за создание техники, позволившей использовать при трансплантации любую часть организма донора.
Адмирал прерывается, чтобы сделать глоток кофе. Коннор же к своей чашке даже не притронулся. Он даже представить себе не в состоянии, как можно сделать хотя бы глоток, когда речь идет о таких вещах. Даже то, что он уже успел выпить, удается удерживать в желудке с большим трудом.
— Война разгоралась, — продолжает свой рассказ Адмирал, — и добиться перемирия можно было, лишь усадив обе стороны за стол переговоров. Именно мы предложили идею создания заготовительных лагерей, в которых жизнь нежеланных детей прекращается, но без умерщвления. Мы думали, что предложение шокирует обе стороны и в них проснется здравый смысл, что они посмотрят друг другу в глаза через стол и кто-нибудь из них дрогнет. Но никто не дрогнул. Возможность прерывать жизнь детей, не убивая их, обе стороны нашли приемлемой. Билль о жизни был подписан, было заключено перемирие, и война окончилась. Все так радовались этому, что о последствиях никто не беспокоился.
Адмирал умолкает и мысленно уносится в прошлое. Через какое-то время он снова возвращается к реальности.
— Уверен, ты знаешь, что было дальше, — заканчивает он, сопровождая слова красноречивым взмахом руки.
Всех подробностей Коннор не знает, но общая идея ему понятна.
— Людям нужны были органы, — говорит он.