В принципе, если бы я не знала точно, что эти двое — бывшие стражники, я бы подумала, что Ольх — наследник небольшого состояния, решивший своим трудом преумножить семейные богатства, а Вадим — его дальний родственник, добровольно и уже давно служащий кем-то вроде телохранителя. То есть — весьма часто встречающийся вариант для тех, кто зарабатывает себе на жизнь торговлей.
Десять долгих ударов сердца Ольх размышлял с непроницаемым лицом, после чего обратился к хозяину лавки:
— Любезнейший, ваше гостеприимство и ваши товары — поистинне бесценны!
Василь ибн-Садик чуть-чуть улыбнулся. Было видно, что довольно безыскусная похвала стражника пришлась торговцу по душе.
— И лишь трагическая случайность заставляет меня просить вас о маленьком одолжении.
Ольх сделал подобающее случаю выражение лица — много расположения к хозяину лавки, немного озабоченности своими делами, и малюсенькая капелька раздражения, которая видна на лице у всякого, кто начинает рассказывать о чужих убеждениях, которые не разделяет сам.
— Дело в том, что мы возвращаемся из паломничества по местам, где Единый явил свою силу и мудрость в земле наших далёких предков-северян. И на пристани, где мы ожидали пока наши вещи занесут на корабль, к сестре привязалась юродивая.
Парень отщипнул чёрную виноградину из свешивающейся с вазы грозди, и начал катать её в пальцах.
— Мы сразу и не поняли, что женщина была не в своём уме. Шла себе и шла, ну и что, что сутулится — так это ещё не признак полоумности... — Ольх вздохнул, показывая как тяжело ему даётся этот рассказ. — А потом в одно мгновение: сумасшедшая уже почти висит на сестре, цепляясь за её куртку, и пронзительно каркает что-то вроде 'Если не добудешь себе служанку в Городе — лежать тебе под текучими волнами, кормить рыб!'
Хозяин лавки сокрушённо покачал головой.
— А мы возвращаемся к матушке, которая очень почитает всех юродивых и считает, что они могут предсказывать будущее. Да, — парень чуть-чуть поморщился — я знаю что в последнем 'Слове к идущим путём Истины' Предстоятель Единого осудил легковерных, которые имеют больше веры к словам убогих, нежели к словам жрецов...
Ольх немного помолчал, потом продолжил:
— Поэтому можно я хотел бы купить у вас не только эту замечательную одежду, но и старшую из рабынь. Я считаю, что сестра должна знать оба языка предков, и рабыня-северянка помогла бы ей тренироваться в языке даже в том случае, если торговые дела вынудят меня быть далеко от дома несколько лун подряд.
Василь ибн-Садик выглядел несколько удивлённым, но я не могла решительно утверждать, что удивило его именно предложение о покупке рабыни, а не вся душещипательная история с юродивой.
— Многоуважаемый господин хочет купить именно эту рабыню? — уточнил он.
— Да.
Вот теперь голос Ольха звучал спокойно и твёрдо. Пожалуй, будь я строителем крепостей, я бы выбирала скалы, которые говорили бы таким голосом.
— Это очень ценная рабыня.
— В таком случае я буду вдвойне счастлив её купить, — улыбнулся парень.
Владелец лавки прищурился, о чём-то размышляя, потом кивнул:
— Хорошо. Но тогда вы или платите мою цену, не торгуясь, или не покупаете её вовсе.
В смятении, я отвернулась от мужчин и подошла к фонтану. Так хотя бы не видно, как я нервно кусаю губы: хватит ли денег? Не сорвёт ли Ольх всё в самый последний момент?..
— Подходит, — ответил парень.
— Пятнадцать золотых, — назвал свою цену Василь ибн-Садик.
Я с трудом сдержалась, чтобы не застонать вслух. Да это невиданная цена для рабыни!
Думаю, тех красавиц, что сидели в наложницах у базилевса, оценивали на невольничьем рынке скромнее!!
— Девятнадцать золотых за всю одежду, которую мы выбрали и рабыню. — выдвинул встречное предложение Ольх.
Ну кто его только торговаться учил! Хотя...
Я невольно отвлеклась от ожидания ответа хозяина лавки, оценивая изящность ответа бывшего стражника. Как дочка торговца, я предполагала, что Ольх не умеет торговаться в достаточной степени. Ну, не настолько, чтобы сбить цену больше чем в полсеребрушки.