А стражник поступил наглее: не трогая стоимость рабыни, он предложил скинуть цену с той суммы, которая была названа за одежду. И ещё и накидочку посчитал.
— Ладно, договорились, — словно делая нам одолжение, ответил Василь ибн-Садик.
Не утерпев, я оглянулась на мужчин — они уже разлили по кружкам что-то из высокого кувшина и теперь поднимали тост, обмывая сделку.
Потом я глянула на улыбавшуюся землячку и улыбнулась сама — приятно дарить радость другому. Пусть даже и таким странным способом.
— Марьям, — окликнул служанку хозяин лавки. — Если хочешь уйти отсюда со своими вещами — у тебя есть несколько капель.
Служанка очнулась от того блаженного состояния, в котором находилась и мгновенно исчезла за какой-то из занавесок.
— Роза,.. — к моему стыду, в этот раз понять что сказал хозяин лавки второй служанке у меня не получилось. Слишком быстро говорил.
Ольх принялся отсчитывать девятнадцать золотых за все приобретения, раскладывая их стопочками по пять штук вдоль края стола. Василь ибн-Садик внимательно следил за происходящим, и, кажется, с грустью заглядывал в горло довольно потёртого кожаного кошеля.
Если память меня не подводит, то это должен был быть собственный ольхов кошель. Потому что в лавке ювелира парень доставал другой кошелёк. Кажется, с вышитым волчьим следом.
Вадим, пользуясь тем, что хозяин лавки был целиком поглощён наблюдением за деньгами, подошёл ко мне. Встал справа от меня и так же, как я, принялся разглядывать текущую воду.
— Странное ощущение. Вроде опасность чую, но понимания как её избежать — не приходит, — не поворачивая голову ко мне произнёс он.
— Не знаю что тебе посоветовать, — сказала я и пожала плечами. — Скажи Ольху, он вроде главный получился.
— Не говори так, — Вадим подозрительно оглядел меня с головы до ног и пояснил. — Принимаешь решения здесь ты, а не он или я. Я, знаешь ли, домой вернуться хочу, а не сгинуть невесть где.
И ушёл обратно к столу.
Служанка Мариам с вещами, связанными в небольшой узел, вынырнула из-за занавесок тогда, когда все положенные восхваления мужчинами были произнесены, и Ольх стал уже нетерпеливо оглядываться на меня.
— Пойдём.
Б-р-р! Вот ведь бука!
У Вадима красивый голос, а сказал это 'пойдём' так, как будто здесь все ему самое малое два золотых должны.
Ладно, я ему это припомню. При случае.
Уже за дверью лавки Мариам осторожно тронула меня за рукав и спросила:
— Госпожа, а паланкин где?
— То есть? — удивилась я. — Зачем паланкин?
Я затормозила напротив окна следующей лавки и ожидающе посмотрела на служанку. Вадим и Ольх, ничего не заметив, шли дальше.
— Ну как же! Это же Царь-Город, здесь не принято таким красавицам, как госпожа, по улице ходить.
Грустно улыбнувшись, я только отмахнулась:
— Ой, из меня красавица, как из лягушки — царевна.
— Нет, вы и вправду красавица! Не только по местным меркам... — Мариам начала было убеждать меня в своей правоте...
— Что застряли, клуши? Всю дорогу перегородили!
— Ай!
Меня грубо толкнули в плечо. Оглянувшись, я увидела хитро-наглую рожу подростка. За спиной у него маячили ещё двое таких же плечистых парней с лицами, покрытыми юношеской сыпью.
— П-пошла отседова! — меня пихнули в спину, так что я улетела чуть ли не лицом в засаленную рубаху возмущавшегося.
— Да что вы делаете?!
— Эй, ты кто такая, чтобы меня щупать?! — владелец рубахи отпихнул меня от себя.
Сильно отпихнул, я потеряла равновесие и упала бы, не поддержи меня кто-то. Точнее — сильно подозрительный тип со шрамом на правом виске. Батюшка про такие рожи говорил «если не мздоимец, так разбойник с большой дороги».
— Ют, держи её, она мой кошель спёрла! — возмутился подросток, и, стоявшие за его плечами парни, ринулись ко мне.
Мужик со шрамом, впрочем, успел раньше их.
Он схватил меня за руку так, что любое движение отдавалось болью в запястье, и жарко зашептал на ухо: