Я осталась в комнате одна.
На столике в углу я обнаружила вазу с фруктами и холодный мятный настой в серебряном кувшине. Рядом стояла пара маленьких серебряных кубков, так и приглашавших немного подкрепиться.
Поедая второй сочный персик, я как-то не обратила внимания на то, что родовой перстень Дубовичей стал свободно сидеть на пальце. Сок от фрукта так и норовил затечь по руке до локтя, так что я спокойно сняла мешающее мне украшение и положила рядом с кувшином.
Доев почти все фрукты, которые были в вазе, я стала оглядываться в поисках рукомойника. Ну уж если здесь есть ложе для сна, то рукомойник, на мой взгляд, просто обязан был быть!
И действительно, за незаметной ширмой в углу, недалеко от кровати, стоял ещё один столик с мисой и кувшином для умывания. Которыми я с удовольствием воспользовалась — летом оставаться измазанной в сладком соке небезопасно: или осы налетят, или мухи — но житья всё равно не будет.
Потом я ещё чуть-чуть побродила по комнате, так и не решившись выйти рассмотреть садик. Вместо этого я начала разглядывать узоры на занавесях, потом заинтересовавшись всерьёз: дома я такой вышивки не видела — вроде простой узор, а изнанку не найти!
Шагов за спиной я не слышала. Как и не слышала ни скрипа дверей, ни дыхания пришедшего. Я вообще ничего не замечала, пока он бесстыдно не облапал меня!
Незнакомец, пользуясь тем, что моё внимание было полностью сосредоточено на занавесях, подошёл со спины и внезапно схватил руками меня за грудь! Да ещё и упруго сжал, будто проверяя мясистость. Потом его руки сползли до талии, а там и ниже — до бёдер, которые начал оглаживать.
Щёки у меня вспыхнули и я, с возмущённым воплем, развернулась, постаравшись хлестнуть охальника косой.
— Боишься, — ухмыльнулся он, выдохнув чуть сладковатый дым мне в лицо.
Больно схватил меня за попу и с силой прижал к себе. Быть прижатой было неудобно и стыдно: его кхм... копьё встало и рвалось в бой.
— Чувствуэшь? — прошептал мне в шею, лаская губами нежную кожу за ушком.
Страх заставлял моё сердце биться пойманной птицей. Грубое, унижающее обращение вызывало протест и желание что-нибудь... разбить, расцарапать... Уравнять ощущения, короче. А то, что он одновременно невесомо и чувственно целовал, да практически ощупывал губами! место, которого касалась только я, ощущалось невероятно остро.
Настолько сладко, что даже переходило в боль. Хотя я отчётливо понимала — отпусти он меня сейчас, и я не найду ни одной отметины на коже.
Но отходить он не собирался. Наоборот, упирался второй рукой в стену выше уровня моей головы, что вместе с его немаленькими плечами можно было описать избитым сравнением 'закрыл собой от всего мира'. Ага. Заодно и почти все пути для побега закрыл.
Справившись с первой волной страха, из-за которой я не оказала сопротивления сразу, решительно попыталась вывернуться из его 'объятий'. Левой рукой — убрать его ладонь с моей попы, а правой — упереться ему в грудь, отпихивая.
— Ой!
Я непроизвольно вскрикнула, когда он неуловимым движением рук схватил меня за запястья и больно сжал их одной левой, тогда как правая сразу же вернулась обратно. Теперь он не прижимал меня к чреслам, но и отстраниться совсем я не могла.
— Да! — он на мгновение коснулся губами моих губ. — У тебя хорошо получаэтся!
Его усмехающиеся глаза не давали мне отвести взгляд. Я в возмущении набрала побольше воздуха и даже открыла рот... но слова так и остались на языке. Увидев азартное предвкушение, с которым он смотрел на меня, я решила не давать ему повода ещё что-нибудь сделать.
— Я думал, ты храбрээ... — сказал он, приблизив лицо к моему настолько, что я губами чувствовала жар его дыхания, после чего несколько отстранился.
И я с изумлением поняла, что... раздосадована появившимся простором! Из-за возмущения и паники, боровшихся в моей душе, я часто дышала. Два слоя тонкой ткани, надетых на меня, закрывали тело от взглядов, но не от тактильных ощущений. Поэтому моя грудь... хм... елозила по его груди всякий раз, когда я делала вдох. Надо сказать, моему телу это нравилось.
Я с беспокойством глянула ему в лицо и в ужасе попыталась отпрянуть: в его глазах горел огонь страсти. Милостивые Предки, почему мне раньше в голову не приходило, что видеть и ощущать на себе вожделение нежеланного мужчины так страшно!