— Ты уже проходила все это. И, похоже, забыла, чем все окончилось в прошлый раз. — Приговаривал он, взмывал в небо, улетая прочь оттуда, где давно перестал быть желанным. Да и был ли вообще?
Весной все ожило. Проснулись дикие звери. Лес будто глубоко вдохнул, потом выдохнул и сказал: «Как хорошо!». С ним нельзя было спорить. И хотелось радоваться вместе с птицами, вернувшимися в свои гнезда. Черная земля обросла зеленой травой. Солнце пригревало теплее. Шумели реки и ручьи… Ну и некоторые люди оказывались на редкость голосистыми.
— Элишка! Элишка! — звали, окликали, да никак не получали отзыва в ответ.
А маленькие ножки бежали по высокой траве. Белое платьице развивалось от легкого дуновения ветерка. Ножки бежали к маме.
Выскочив на край тропинки, маленькая светловолосая девчушка с копной кудряшек на голове, хихикнула, разглядев, где именно от нее прячется мама и побежала прямиком к ней. Остановилась только, когда поймала мамины ноги, крепко обхватила ручками и задрала голову, задорно улыбаясь. Мама погладила ее по головке, подмигнув.
— Не уходи далеко! — пожурила она. — Вот, знакомься, этот дядя…
Элишка посмотрела на указанного дядю, которого сразу не заметила, и испугалась. Был он черен, как кот Черныш у бабушки во дворе, хмур и почему-то пернат.
— Да не прячься, глупенькая! — рассмеялась мама, которую дядя совсем не пугал. Она отцепила маленькие пальчики от своей юбки и присела рядышком, объясняя. — Это мамин друг. Его зовут Квад. Не бойся его. Он только с виду суров, а на самом деле очень добрый. Ну, посмотри, какие у него перышки. Правда красивые?
Мама протянула руку и ухватила край пернатого плаща мужчины, предложив и дочери его потрогать. Перышки, были мягкими и очень красивыми. Они переливались на свету голубыми и зелеными цветами. Элишка даже залюбовалась. Погладила маленькой ручкой по плащу.
— Его зовут Квад. — Сказала мама.
Девочка подняла голову, чтобы рассмотреть дяденьку с таким странным именем. Его бледность пугала ее, а черные глаза внушали ужас. Элишка боялась темноты и ночи. А этот дядя, будто вобрал в себя всю ночь разом, проглотил ее и теперь она пробивалась из него наружу, чтобы пугать. Девочка попятилась.
— Странно. — Пожала плечами ее мама. — По идее, ты должен притягивать детей. Они должны тебя любить. А она боится…
— Твоя дочь странная! — выдал не слишком разговорчивый мужчина, и девочке стало обидно.
— Это ты не приветливый! Поздоровайся с ней. Поговори! — подталкивала женщина.
Произносить «Не хочу!» было слишком поздно. Лиина усадила девочку едва ли не на руки владарю птиц. И Элишка почувствовала, что просто таки холодеет. Она задрожала. Маме пришлось срочно отобрать ее, и согревать, прижимая к себе.
— Но, но! Не бойся. — Приговаривала она, когда дочь приготовилась пуститься в истерику, и тут же не забыла упрекнуть мужчину. — Я начинаю понимать, почему в Ирие так давно не появляются птенцы… От одного твоего взгляда яйца тухнут…
Владарь не признался бы никому, но ему тоже стало обидно. И Элишка это заметила — всего на долю секунды его левый глаз сузился. Плечи слегка расправились, будто он собирался вступить в спор. Так всегда вела себя мама, когда спорила с бабушкой Радой. Но, видимо дядя ссориться не любил, он промолчал, не став возмущаться.
А мама хитро улыбнулась, подмигнула Элишке и вдруг вырвало одного перо из красивого черного плаща мужчины.
— Держи, — дала его дочери она.
Рассмотрев перышко, Элишка собрала всю отвагу в кулачок, чтобы сказать, глядя дяде в лицо:
— Спасибо!
— Ну, а ты что должен ответить? — толкнула его локтем женщина.
Взгляд черных очей с укоризной искоса направился к маме Элишки.
— От тебя не убудет, если ты это скажешь. Давай. Попробуй! Язык то не отсохнет!
— Ты итак царя птиц уже, как курицу ощипала. Так еще и слов от него каких-то требуешь! Уши отсохнут, если он заговорит! — с ветки на землю спикировал огромный, как Элишке показалось, сокол. Он важно прошелся от мужчины в черном, обошел маму, видимо, не решая, куда ее клюнуть.
Когда мама попробовал опустить Элишку на землю, девочка сопротивлялась. Непривычно большая хищная птица не вызывала у нее никакого доверия. Потому ручки ребенка цепко впивались в волосы, шею и плечи мамы.
— Что ж ты у меня трусиха такая! — ворчала женщина. — Этот сокол — хороший! Подтвердите, Борис Васильевич!
— Я — очень хороший! Я люблю детей… в собственном соку, с приправами, под картошечку! — подтвердила птица, девочка раскрыла рот. И какая-то минута возникшей тишины оборвалась самозабвенным плачем и воем.