Даже если на пару...
Осторожно, чтобы не потерять равновесия, Алексей повёл глазными яблоками на друга, мысленно приносимого в жертву этому огненно - чёрному вулкану. С бокалом rose Люсьен откинулся на плетёную спинку, он смежил веки, и вдыхал аромат курений "дерева страсти" - именно, что не сандаловой - ноздри его трепетали, и наконец он решился артикулировать намёк, что для полной эйфории - нет? - чего-то не хватает...
- Посмотри в холодильнике, - ответила Аннабель, и рука Люсьена с медным браслетом отставила бокал, присоединившись к левой в усилии отжимания от подлокотников, под ним тоже было кресло Эммануэль, но от этого ему по виду ни холодно, ни жарко - в отличие от женщины, которая сидела как под переменным током. Когда он вышел, она попыталась что-то сказать, но, сорвавшись, фраза лязгнула на зубах, а со второй попытки вышло:
- Т-тоже пишу.
- Да?
- Роман.
Наливая, она облилась.
- Когда я прочитала тебя, я осознала, что не имею права молчать. Ты дал мне даже не импульс. Смысл бытия.
Подавляя спазм, он стиснул зубы, но, если она и услышала муки его перистальтики, то игнорировала, как нечто неизменное, рассказывая, как читала его, как прилетала отовсюду, валилась в постель, а он, Алексей, был под рукой. Первая в жизни весна постоянства. А потом в Токио она купила себе машинку...
Она выпила залпом, снова налила.
- Я никому не давала. Наверное, ждала тебя. Подсознательно. - Она поднялась. - Хочу, чтобы ты меня прочитал.
- Сейчас?
- Идём!
Вывалившись на паркет, он взялся за крестец и последовал за ней высокой и решительной - в спальню, полную будд, безделушек и безбожной японской чудо-техники. Огромную кровать застилал китайский шёлк, над изголовьем шамбала, на тумбочке нефритовые неприличия и православные складни. Среди вечнозелёных банзаев Аннабель села на пол. Крохотная лампочка осветила лист в портативной электронной машинке. Она сняла её с рукописи:
- Хотя бы первую главу...
Оставшись в одиночестве, Алексей поспешно отложил налево несколько страниц. Вторая дверь отсюда была в ванную, где он осторожно затворился. Перед тем как отдаться рвоте, он расстегнулся - толкало во все стороны. Особенная мука, а вы попробуйте, была в том, что при этом нельзя было проронить ни звука. Потом, дистрофически дрожа, он спустил воду, вымыл салфетками унитаз и подмылся, сидя на краю ванны на львиных лапах. Поднявшись, он встал на весы. В одежде и кедах он весил как дома в Париже голый. Из зеркала на него смотрел счастливый человек. Несколько изнурённый, небритый, но блаженный, как после ночи с любимой. Абсолютно!
Он откинул шёлковую кисею с павлинами, распахнул окно, оно выходило в чёрную зелень, в сад и он вдыхал, одновременно выветривая свою вонь из этой уютной тесноты, пронизанной золотистой зеленью парижских духов, туалетных вод, эзотерических флаконов с притираниями, на которых были надписи вроде Himalaya Morning* - все в этом духе. На плетёной этажерочке коллекция противозачаточных сюпозитуаров, коробочки были нетронуты, на всякий случай, он снова расстегнулся, извлёк и осуществил, как это деликатно писалось в его советское время, "личную гигиену"; при этом член наощупь был такой, словно давно послал всё на хуй - лишь бы оставили в покое.
Он открыл дверь.
Аннабель повернулась с немым вопросом. Дозадёрнув "зиппер", он ответил:
- Гибель всерьёз!
- Ты читал? Этим я обязана России...
Тем временем Люсьен рылся в корзине, набитой пачками сигарет со всего мира и - да - советских папирос, из которых предпочтение отдалось чёрно-зелёной с золотом "Герцеговине Флор".
- России в твоём лице, Алексис!
Смешав советский табак с афганской травкой, Люсьен набил обратно папиросу имени Иосифа Виссарионовича и пустил по кругу. Первая же затяжка унесла Алексея очень далеко отсюда. Ничто так не убивает человека, как необходимость представлять свою страну - французский эпиграф из романа Кортасара, кубинское издание которого некогда он приобрёл в столице юности и коммунизма, в книжном магазине "Дружба" на улице Горького, достал до сердца только в это вот мгновение - жизнь, можно сказать, спустя, в которой Аннабель рассуждает о восточных способах любви, а именно о древнекитайской школе, а Люсьен набивает третью, ей кивая; вцепившись в подлокотник, с ужасом, остановившемся в угольных глазах, она доказывает ему, за травку заранее согласному со всем, что китайцы очень, очень нежные, она знает, бывая в КНР, где в основе борьбы с размножением техника тао, в основе которой идея об оргазме без эякуляции, о вечном рае, Аннабель возвращает папиросу Люсьену, который передаёт её Алексею, который уплывает ещё дальше, слыша, как из-под воды, что его обсуждают в аспекте авторского отличия от гиперсексуальных и на всё готовых его героев... всё равно... не от меня сбежали в Триест.... а читательниц во франкофонном мире у меня, как наложниц у царя Соломона, а вот почему хронически выворачивает от всего лучшего, что предлагает Запад, это вопрос психоанализа, который в состоянии отплыва не решить разбирайтесь сами в своих франко-бельгийских... отпустите душу в Герцеговину... в Черногорию... в славянский мир... Россияосифсорионыч...
Голос женщины сказал:
- Оргазм без эякуляции! Вся идея в этом.
Больше он не услышал ничего.
8.
Издалека смотрело бледное лицо Люсьена, который поднял голову с дивани, когда Алексей выпал из корзины.
- Где мы?
- Это ты мне скажи...
В окно кухни, просторной и гулкой, смотрел с площади памятник Байрону. На столе были апельсины для выжимания сока, пакет, промасленный свежими круассанами, и записка. На запах кофе Люсьен явился в джинсах и босиком.
- Имело место?
- Увы...
- А способ Тао?
Люсьен вынул из-за спины руку с безделушкой, которую взял в рот. Это был дидлос, расписанный японскими иероглифами.
- Натощак?
- Чистый, - оправдался Люсьен. - Вкус слоновой кости.
- Откуда же в Японии слоны?
- Тогда моржовой.
Завтракая, они созерцали стоящую кость, которой было, может быть, сто лет, а то и триста - музейная вещь.
- Следует признать, - сказал Люсьен. - Девушка с классом. До массовой культуры себя не унижает.
- Из-за фригидности, возможно.
- Думаешь?
- Резина мягче.
- А знаешь, что мягче резины?
- Не говори... Одной читательницей меньше.
- Зато надежда с нами. На эякуляцию.
- Но без оргазма.
Они засмеялись - небритые и мрачные мужчины в возрасте первого кризиса. Из-за тёмно-синей пачки вынули по толстой бельгийской сигарете.
- Что будем делать?
- А что предусмотрено...
Алексей перебросил ему записку; их ждали в городе на "бранч".