Глава 4
Глава 4
Купец резко обернулся, смерил нас быстрым, пронзительным взглядом — оборванных, пыльных, загорелых дочерна, но все же своих, русских. Гнев на его лице, красном, как начищенный самовар, слегка поутих, сменившись горечью и такой досадой, что кулаки сами собой сжимались.
— Да вот, сударь! Беда у меня! Чистое разорение! — Он с силой махнул лопатообразной дланью в сторону города, откуда доносился гул. — Звать меня Никифор Семеныч, фамилие Лопатин, иркутский купец второй гильдии. Решил вот попробовать торговать с этими нехристями желтомордыми. С этим народом диким, а пуще того — с ихним начальством, решительно никакого дела иметь невозможно! Одно слово — дьяволы ненасытные! Я ж как положено, по-людски хотел… — вздохнул он тяжело, глядя в пыльное небо.
Я кивнул и, не дожидаясь приглашения, уселся на скамью рядом. Мои спутники подошли ближе, ловя каждое слово.
— Прибыл намедни с караваном, товару немного вез. Раньше-то я другим путем хаживал, а тут как нелегкая дернула! — продолжал между тем Лопатин, понизив голос и опасливо оглядываясь. — Остановился здесь, на постоялом дворе. И спросил у хозяина — человек он вроде бывалый, по-русски малость шпрехает. Как, мол, тут с торговлей? Можно ли в город соваться? Я ведь знаю их порядки: при въезде с товаром плати мыто — пошлину эту проклятую. А какую — это уж как местный сатрап, амбань этот самый, решит. Захочет — грош возьмет для вида, а захочет — последнюю портянку с тебя сдерет, и не пикни!
Лопатин обмахнулся платком, отпил горячего чаю, принесенного услужливым слугой.
— Хозяин-то, китаеза этот узкоглазый, хитрый, как лис, сперва рассыпался в любезностях — мол, все можно, милости просим, торговля вольная… А потом отвел в сторонку и шипит на ухо: «Ты, господин купец, товар-то свой в город не вези. Не надо. Наш амбань — зверь! Жадный и крутой нравом. С тебя пошлину слупит несусветную, это раз. А два — как ты лавку снимешь, товар разложишь, он непременно сам пожалует с визитом вежливости. Выберет, на что глаз ляжет, самое лучшее, самое дорогое, и цену назначит свою, смешную. А то и вовсе задарма заберет, скажет — подарок! И слова ему поперек не молви — он тут царь и бог, в колодки вмиг или батогами прикажет попотчевать!» Вот так-то, господа! Каково⁈
— Таки грабеж средь бела дня! Натуральный разбой! — не удержался Изя, всплеснув руками. — Я вас умоляю! Это же хуже, чем на одесском Привозе!
— И что же вы предприняли, господин Лопатин? — спросил Левицкий, в глазах которого отразилось негодование таким нарушением прав соотечественника.
— А что тут предпримешь? — горестно вздохнул купец. — Консула нашего здесь нет, городишко хоть и бойкий, а по сути — дыра дырой. Защиты никакой! Хозяин посоветовал: «Ты, — говорит, — поезжай в город налегке. Я тебе лавку укажу, человек там знакомый сидит, с понятием. Скажи ему по-дружески, какой товар. Он сам сюда приедет, отберет, что ему надобно, да потихоньку, малыми партиями, как свой товар, в город перевезет, без пошлины. Только много не возьмет, сам понимаешь».
— И вы согласились? — спросил я, чувствуя, как холодок пробегает по спине при мысли о нашем серебре.
— А куда деваться? Планы мои торговые это, конечно, порушило, но хоть что-то выручить! Поехал вчера с приказчиком моим, Сенькой. Я по-местному балакаю, одет был по-дорожному, в халат — за своего приняли, пропустили. Нашли ту лавку. Хозяин — китаец маленький, юркий, глазки так и бегают. Сговорились. Заодно снеди прикупили — мяса, лепешек, фруктов душистых — и вернулись.
— Тюки у меня с товаром в отдельной фанзе под замком, подобраны еще в Иркутске, чтоб в каждом всего понемногу: ситец, сатин, миткаль, фланель, сукно разных цветов. Удобно. Перенесли с Сенькой два тюка, ровно верблюжий вьюк, в свою фанзу, разложили образцы. Вскоре и купец-китаец приехал. Поглядел, пощупал, понюхал, отобрал, что надо. Проторговались за чаем битый час, угостил я его своей клюквенной. Ударили по рукам. Он поехал в город за деньгами, обещал к вечеру вернуться и товар забрать.
Купец помрачнел еще больше, побагровел, сжал кулаки.
— Ага! Как же! Не прошло и двух часов, как вбегает хозяин двора, бледный, как смерть, глаза выпучил, руками машет: «Беда! Сам амбань едет! Прознал!» Я хозяину: ты, мол, про остальной товар — ни гу-гу! Верблюды наши, слава богу, паслись не при дворе. А то бы он по числу скотины смекнул, что к чему, потребовал бы все показать, и тогда — прощай, весь мой труд! Сколько б захотел, столько бы и загреб!