Он снова отхлебнул чаю, голос его дрожал.
— Ну, приехал. Шум, гам! Вперед двое верховых с копьецами. За ними носилки его расписные, четверо слуг несут, пыхтят. Сзади еще двое конвоиров. А следом — вся деревня сбежалась глазеть. Вылез он из носилок — важный, толстый, как боров, халат парчовый, тигр золотом вышит, на башке шляпа с синим шариком — это, значит, чин его обозначает, навроде как у нас! Ну, туда-сюда, хозяин в землю кланяется, лебезит. Мы с Сенькой тоже поклонились — а куды денешьси? Зашел, сел в кресло. С ним секретарь его, с бумагой, кисточкой. Начался допрос: кто, откуда, зачем? Я паспорта подал, говорю: так и так, торговали в Урумчи, остатки вот сюда привезли. Он дальше: на чем приехали, где караван твой? Я — на телеге, мол, а лошади во дворе. Хозяин кивает. Амбань хитро так: почему не в городе? Мы — думали, тут часть продадим. Он усмехается в усы: кто тут твой дорогой товар купит? Покажите!
Лопатин в сердцах стукнул кулаком по столу.
— Стали показывать. Он каждую штуку щупает, на свет глядит, нос воротит — и дорого, и товар неважный… А потом цедит так небрежно: «Ладно, помогу вам. Отложите мне по две штуки каждого сорта, что мне понравятся». И секретарю: «Запиши! И посчитай пошлину. Десятина — за привоз. И еще десятина — мне за помощь». Пятую часть ему подавай! Секретарь сел считать. Я подаю, цену называю. Он выбрал сортов двенадцать, самых лучших! Дешевые забраковал. Двадцать четыре штуки — ровно половина того вьюка! Насчитал секретарь четыреста лан серебра — по-нашему рублей восемьсот! «Деньги, — говорит амбань, — завтра утром пришлю, а товар сейчас заберу». Встал и вышел. Секретарь солдатам командует. У тех и мешки, и веревки с собой — видать, не впервой грабят! Живо три вьюка связали, на лошадей перекинули. Амбань проследил, в носилки свои плюхнулся — и уехал.
— И что, деньги прислал? — подался вперед Изя.
— Прислал, не обманул, черт бы его драл! — криво усмехнулся Лопатин. — Утром секретарь его принес мешочек. Только не серебро там было, а бумажки! У них тут свои бумажки печатают, вроде векселей. Ходят только в этом городе! Вот так! Мало того что полцены за лучший товар взял, так еще и какими-то сомнительными фантиками расплатился!
— Ох, горе! Разбойник! — искренне посочувствовал Изя.
— И что теперь с этими фантиками делать будете? — спросил я.
— А вот не знаю! — развел руками Лопатин с видом полного отчаяния.
— Сенька, приказчик мой, чуть с ума не сошел. Китаец тот, что покупать хотел, вечером приезжал, забрал остатки, еще лан четыреста серебром дал. Сказал, ночью товар в город провезет, караульным взятку даст. Видать, он сам амбаню-то и нашептал, подлец! Теперь вот сижу, репу чешу… Бумажки эти надо здесь тратить. Верблюд у меня освободился. Думаю, зерна купить для скотины — овса там или чего еще. Ну, себе провианту! А все равно большая часть этих бумажных денег останется! Куда их девать? Хоть в нужник кидай! Вот такие тут порядки, господа хорошие. Так что, ежели вы тоже с товаром каким особым сюда прибыли… ой, глядите в оба! Амбань этот — зверь лютый! Пронюхает — не пощадит!
Рассказ купца произвел на нас впечатление. Мы поблагодарили его за откровенность и отошли к своим тюкам.
— М-да, весело тут у них, — пробормотал Левицкий, брезгливо оглядывая грязный двор. — Азиатчина во всей красе. Произвол и вымогательство.
— Куда мы попали! — покачал головой Изя.
— Значит, в город соваться с нашим серебром — смерти подобно, — мрачно заключил Захар. — Амбань этот сразу прознает. Нюх у таких на поживу звериный. И все отберет.
— Похоже на то, — согласился я, чувствуя, как внутри все похолодело.
История Лопатина ясно показывала: продать серебро здесь будет еще сложнее, чем в Гайнчжуре.
— Значит, надо думать. Либо искать совсем уж обходные пути здесь, через мелких перекупщиков, что рискованно. Либо… двигаться дальше с караваном в Ханхехей или в Бухеду. Там, говорят, и города побольше, и торговля посвободнее.
Мы снова оказались перед выбором. Проклятое серебро Фомича, наша надежда, превратилось в смертельно опасный груз. Вечером мы сидели в своей душной, пахнущей пылью каморке. Настроение было подавленное. Снаружи доносился шум постоялого двора.
Рассказ Лопатина заставил меня задуматься. История с амбанем и бумажками… в ней таилась возможность. Пока мои товарищи мрачно обсуждали здешние нравы, я подошел к все еще кипевшему гневом купцу.