Чувствовалось, что это не столько место для жизни, сколько шумный, грязный перевалочный пункт, где смешивались караванные пути и судьбы самых разных людей. Мы остановились на одном из постоялых дворов — ганзе, как их тут называли, — огромном, обнесенном высокой глинобитной стеной, где уже стояло несколько караванов и галдела, как на базаре, разношерстная толпа: монголы в ярких халатах, молчаливые китайцы с лицами-масками, черноволосые буряты, несколько русских купцов попроще, с бородами лопатой и хитрыми, как у лис, глазами.
Едва мы спешились, и Очир, оставив нас у верблюдов, пошел зычно торговаться с хозяином о ночлеге и корме, как вдруг наше внимание привлек тип, который в этой пестрой толпе смотрелся как павлин среди воробьев.
Это был высокий, до неправдоподобия худощавый европеец лет сорока, одетый в светлый, но уже основательно помятый льняной костюм и пробковый шлем, нелепо торчавший на его голове, несмотря на то что солнце уже клонилось к закату. Он стоял посреди двора с выражением такого крайнего высокомерия и неприкрытой брезгливости на вытянутом лице, словно случайно забрел в зверинец, и отрывисто, как собаке, отдавал короткие распоряжения немолодому уже человеку в потертой европейской одежде, который суетливо, как ошпаренный, руководил выгрузкой нескольких тщательно упакованных тюков и сундуков с верблюдов.
— Англичанин, никак? — пробормотал Левицкий, с профессиональным любопытством разглядывая чужестранца. — Занесло же его нелегкая в эту дыру. И вид какой… будто он тут всем одолжение делает одним своим присутствием.
Пока англичанин, фыркая, отошел к хозяину ганзы, продолжая выговаривать что-то резким, повелительным тоном, его спутник, руководивший выгрузкой, обернулся и заметил нас. Увидев наши европейские лица, он на мгновение замер, удивленно приподняв брови, а потом, оставив слуг, подошел ближе. Лицо у него было усталое, изрезанное сеткой мелких морщин, но взгляд живой, умный и удивительно печальный.
— Панове русские? — спросил он с заметным польским акцентом, но на удивительно чистом, хотя и чуть напевном, русском языке. — Доброго здоровья. Нечасто тут ваших встретишь, да еще в таком… гм… живописном виде. — Вацлав Тарановский, — представился он, с достоинством протягивая руку.
Мы по очереди назвались, по большей части кличками или просто именами: Курила, Софрон, Захар…
— А вы, пан Вацлав, какими судьбами здесь? — Левицкий, не удержавшись, пожал его руку с вежливостью, напомнившей о его благородном происхождении. Поляк с едва заметной усмешкой махнул рукой в сторону англичанина, который теперь с видом оскорбленного герцога брезгливо осматривал предложенную ему грязную каморку.
— Да вот, с его милостью, мистером Тэкклби. Джордж Тэкклби, чтоб ему пусто было. Служу у него приказчиком, толмачом, нянькой… Ведем дела торговые, как говорится. Из самой Индии путь держим, через Тибет, Китай… чтоб он провалился, этот Китай!
— И чем же торгуете, если не секрет, в этакой дали, да еще с такими приключениями? — не удержался Изя, его нос коммерсанта уже учуял запах денег. Тарановский криво усмехнулся, и в его глазах мелькнула тень вселенской усталости и цинизма.
— Секрет? Да какой уж тут секрет для тех, кто разбирается. Товар особый везем, панове, из самого Гонконга, от Ост-Индской компании, будь она неладна. Мистер Тэкклби представляет интересы одного весьма почтенного торгового дома… Опиум, панове. Первосортный индийский опиум. Здесь, в этих диких краях, на него спрос хороший, как на свежую воду в пустыне, и платят щедро, если глотку не перережут раньше.
Он сказал это буднично, словно речь шла о мешках с мукой.
Мы переглянулись. В животе у меня что-то неприятно похолодело. Лопатин был прав. Мы прибыли точно по адресу. Торговец опиумом, да еще и представитель крупной фирмы, был прямо перед нами. Оставалось только понять, как подойти к этому напыщенному индюку, мистеру Тэкклби, с нашим предложением об обмене краденого серебра. Одно дело — слухи, другое — реальный человек с его амбициями, страхами и наверняка очень острыми когтями.
Немного еще поговорив с поляком о трудностях пути и местных нравах, от которых у Тарановского волосы вставали дыбом, несмотря на его богатый опыт, мы разошлись. Когда хозяин ганзы освободился, Очир быстро уладил все дела с нашим размещением в такой же убогой каморке, как и в Баин-Тумэне.