Я тронул поводья, стараясь не показывать спешки. Спутники последовали моему примеру. Мы медленно двинулись мимо патруля, чувствуя на спинах тяжелый, пристальный взгляд Рукавишникова. Он смотрел нам вслед, пока мы не скрылись за поворотом дороги.
Только тогда напряжение немного отпустило.
— Пронесло… — выдохнул Софрон, вытирая пот со лба.
— Еле-еле, — пробормотал я, чувствуя, как дрожат руки.
Левицкий же наконец выдохнул, он, как Руковишникова увидал, догадался тут же спрятаться за спины других каторжан, чтобы лишний раз не маячить перед конвойным офицером.
Да и как его сюда занесло? Может, с новой партией арестантов прибыл.
Хан молча кивнул и пришпорил коня. Мы поспешили за ним, подгоняемые не только пылью дорог, но и ледяным взглядом офицера Рукавишникова, который теперь наверняка будет искать нас с удвоенной энергией. Путь в Китай стал еще более желанным и еще более опасным.
Встреча с Рукавишниковым подхлестнула нас почище любого кнута. Мы гнали лошадей почти без отдыха, сворачивая с больших дорог на едва заметные тропы, которые указывал Хан. Бурят двигался с какой-то сверхъестественной уверенностью, словно читал эту землю как открытую книгу. Страх погони сидел в нас так глубоко, что даже короткие привалы для кормежки лошадей и скудной трапезы казались непозволительной роскошью. Тит, которому Левицкий кое-как перевязал раненое плечо, стоически терпел боль. Остальные молчали, каждый погруженный в свои невеселые думы.
Через несколько дней бешеной гонки, когда кони наши уже откровенно выдыхались, а мы сами едва держались в седлах от усталости, Хан наконец объявил, что мы приближаемся к условленному месту близ Нерчинска. Это была не сам город, а скорее одна из тех полулегальных заимок, где велась тайная торговля. Сюда, по словам Чижа, должен был заглянуть караван Лу Циня.
Под покровом ранних сумерек мы достигли нескольких приземистых строений. Чиж и Щербак, оставив нас с Ханом и лошадьми чуть поодаль, скрылись в одном из домов. Ожидание тянулось мучительно. Наконец, они появились, ведя за собой невысокого старого китайца в темном халате и маленькой круглой шапочке. Это был он — Лу Цинь.
Он молча оглядел окинул цепким взглядом.
— Эти люди, господин Лу, — начал Чиж, выступая посредником, — хотят идти с вашим караваном. Говорят, есть чем платить. Им очень надо покинуть здешние места.
Я шагнул вперед, держа наготове облюбованный слиток.
— Господин Лу Цинь, — обратился я, стараясь говорить четко. — Мы просим вашего содействия. Мы заплатим.
Лу Цинь перевел на меня взгляд своих узких глаз. С нашей последней встречи его русский не улучшился, он говорил отрывисто, с сильным акцентом, часто помогая себе жестами.
— Мой караван… большой… идет… Байян-Тумэн, — произнес он, кивая. — Много людей… опасно. Ваша плата?
Я протянул ему серебряный слиток, который мы заранее отделили — увесистый кусок примерно в триста граммов.
— Вот. Чистое серебро. За всех нас.
Лу Цинь взял слиток, внимательно осмотрел, повертел в руках, даже чуть царапнул ногтем. Его лицо оставалось непроницаемым. Затем он кивнул, и на его лице появилось нечто вроде одобрения.
— Хорошо… Добро серебро. Два дня стоять будем. Потом… путь. Трудный путь.
Чиж тут же пояснил:
— Господин Лу говорит, караван отправляется послезавтра на рассвете. Идет он во Внутреннюю Монголию, а там и в Байян-Тумэн. Предупреждает, что дорога нелегкая. До этого времени можете тут передохнуть. Мы поможем с припасами.
— Погоди, а разве не в Манжурию? — тут же влез с расспросами Изя.
— Нет, в Манжурии делать нечего: они редко кого к себе пускают и с торговлей там так себе нынче. Через Монголию пойдем, во внутреннюю, это, считай, и есть Китай, только граница там и чиновники императора сидят, — тут же пояснил Чиж.
Изя же покивал.
За оставшееся время мы с помощью Чижа и Щербака действительно смогли немного подготовиться. На местном торжище, где сновали самые разные личности, мы обменяли еще часть серебра на необходимые вещи: сухари, вяленое мясо — «джерки», как их называли здесь, — немного пшена, плиточный чай и соль. Прикупили себе по плотному китайскому ватнику — наша одежда совсем износилась и бросалась в глаза. Сафар раздобыл у местного лекаря-бурята какие-то травы и мазь для Тита.
Два дня пролетели быстро. Караван Лу Циня был внушителен: больше полусотни вьючных лошадей и несколько верблюдов, груженых тюками с чаем, тканями, пушниной. Сопровождал его с десяток вооруженных китайцев и несколько местных кочевников, видимо, нанятых в качестве проводников и охраны. Хан, Чиж и Щербак также примкнули к каравану — их сотрудничество с Лу Цинем, похоже, было постоянным.