Я рассмеялся:
— Можно… Главное — чтобы прошла по техническому допуску.
— Я, кстати, могу помочь, если на месте возникнут вопросы. — Произнес тренер и капитан… И молча протянул руку, которую Исаак тут же пожал.
— В январе, говорите? — уточнил Маркович.
— Конец второй недели. Оставьте контакты, я вас найду.
Прощание было коротким, по-мужски сдержанным. Но во взгляде капитана Колесникова читалась смесь уважения и явного интереса. Он уходил, оглядываясь на «Ниву», как на трофей, который пока не его — но который хотелось бы иметь, или в крайнем случае увидеть в деле ещё раз.
Эпилог
Кухня была наполнена ароматом свежесваренного кофе и утренней тишиной первого предновогоднего выходного. За окном лениво кружились снежинки, невесомо оседая на раму и стекло, превращая улицу в открытку. За разделочным столом стояла Инна, держа в руках кружку, которую обхватывала двумя ладонями, как будто ей не хватало тепла. Её взгляд был сосредоточен, почти напряжён, как будто слова уже были готовы, но она ждала нужного момента.
— Знаешь, — произнесла она наконец, — есть мысль, которую давно кручу в голове…
— Может, настало время сказать вслух? — Взгляд скользнул в её сторону, а чуть приподнятая бровь выдала мой немой вопрос.
Инна чуть улыбнулась, но глаза оставались серьёзными.
— Мама стало намного лучше.
— Это видно.
— Ходит сама, говорит с охотой, даже юмор вернулся. Так вот… мне давно хотелось вернуться к учёбе. Закончить, наконец, мединститут. Тогда, помнишь, пришлось бросить посреди четвёртого курса. Мама тогда слегла, и выбора особо у меня не было.
Тишина за столом была почти абсолютной.
— Программы в Минске и Москве практически одинаковые. Перевестись можно. Тем более новый семестр вот-вот начнётся. Но есть проблема. Чтобы учиться — надо будет уволиться из госпиталя. И на что тогда жить? Мамина пенсия — копейки. А стипендия… ну ты сам понимаешь, что это значит в реальности.
Я поставил чашку на блюдце и провёл пальцем по его ободку, давая себе пару секунд на размышление. Потом кивнул:
— Задумка правильная. Оставлять такой потенциал на полдороге — это преступление. Особенно после всего, что уже сделано. Твоё место — в медицине. Не на складе и не в дежурке, а в ординаторской, с карточками и реальной медицинской практикой. Так что — учиться надо!
Инна чуть растерялась от моего уверенного тона.
— Но ты же понимаешь… это будет трудно. А если…
— С этим справимся, — голос мой был спокоен и твёрд. — Есть варианты. Не те, о которых пишут в анкетах, но достаточно стабильные. Кроме того, в госпитале подновят аппаратуру — и кое-что оттуда можно будет адаптировать в частной практике. В конце концов, пока не пойдёшь учиться, не узнаешь, сколько сможешь вытянуть. А ты справишься, это видно. Память у тебя отличная. И мотивация — лучше не придумаешь.
Инна хмыкнула.
— Это что, официальное разрешение?
— Это официальное напутствие. А с финансами… если не хватит — будем делать ещё клатчи, туфли, халаты, ремонт медаппаратуры в частном порядке… Хороших спецов мало, а отличных… Я один на всю БССР. Выкрутимся, не переживай, и маме это передай.
На её лице появилась радостная улыбка, растопившая ее утреннее напряжение. Взяла с подоконника большой мандарин, прибывший пару дней назад из Абхазии и медленно начала его чистить, глядя на снежинки за стеклом.
— Тогда после праздников и пойду в деканат. Узнаю, что нужно.
— Уверен, что они будут только рады. Особенно когда увидят, как ты споришь с преподавателями по латыни и цитируешь Сапира с Леви-Строссом в оригинале.
Мандарин брызнул под ее пальцами. Тёплый, цитрусовый аромат заполнил кухню.
— Спасибо тебе. Просто… спасибо милый!
Снежная крупа шуршала под ногами, как сахарный песок, и в ней отражались гирлянды, развешанные в окнах домов. Минск жил предновогодним дыханием, чуть застенчивым, но искренним. Запах мандаринов, звук хрустящего под пальцами целлофана букетов, звон посуды из открытых кухонных форточек — всё это сливалось в пульс праздника.
Квартира на проспекте Пушкина была украшена небогато, но душевно. Елка, собранная из нескольких красивых и пушистых веток, вся в стеклянных игрушках, стояла в углу, у батареи. На самой макушке — старый ватный Дед Мороз с облезлой бородой, но невероятно добрым лицом. На столе — салаты, заливное, несколько видов селёдки, домашняя тушёнка, соленья, бутерброды с икрой из баночки, которую Инна достала «по блату». А посреди стола — красавец «Наполеон», испечённый Инной ночью, когда никто ей мешал священнодействовать.